Виктор Косаковский о съёмках фильма “Акварель”: ”Снимать невозможно. Ты думаешь только о том, как бы не умереть”

Как снимался документальный фильм «Акварель» – первая в мире картина, снятая со скоростью 96 кадров в секунду

Россия. 27 декабря, 2018 – ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНТСТВО REALISTFILM.INFO

В декабре в Москве зрители фестиваля “Артдокфест”  увидели фильм Виктора Косаковского “Акварель”. Главный герой картины – вода, фиксируя и изучая которую кинодокументалист объездил северные регионы России, Байкал, Шотландию, Германию, Данию, США, Венесуэлу, Португалию, Мексику.

“Акварель” стала первым в мире фильмом, снятым со скоростью 96 кадров в секунду. Правда пока что зрители увидели картину с проекцией 48 кадров. По словам Виктора Косаковского, в мире ещё нет аппаратов, которые демонстрируют кино с проекцией 96 кадров. Однако есть все основания думать, что эта техническая проблема скоро будет решена. «К маю мы разработаем проектор, который позволит смотреть фильм на скорости 96 кадров, – рассказал режиссёр. – В скором времени в Лос-Анджелесе пройдёт большая встреча кинооператоров, где будет предложена бизнес-модель, как переоборудовать кинотеатры под показ 96 кадров». Разработку нового программного обеспечения для кинотеатров ведёт компания Sony Classic.

Первый публичный показ “Акварели” в формате 96 кадров состоится 28 января на фестивале Sundance. А в мае-июне планируется выход фильма в мировой прокат. В России прокатом “Акварели” займётся компания “Иноекино”.

Рассказ Виктора Косаковского о том, как возникла идея ускоренной съёмки, об отказе участвовать в фестивальной войне и о непростом финансировании “Акварели” – в материале ИНФОРМАЦИОННОГО АГЕНТСТВА REALISTFILM.INFO.

---

ОБ ИДЕЕ СНИМАТЬ 96 КАДРОВ В СЕКУНДУ

Три или четыре года назад мы с сыном утром гуляли у памятника Крылову по Летнему саду (Парковый ансамбль в Санкт-Петербурге – Прим. IA_RFI). И он спросил, почему я не делаю документальное кино для детей? Я пришёл домой, и в этот же день мне звонит незнакомый продюсер и говорит – не хотите ли вы снять фильм для детей?

Такого жанра не существует, но это всё как-то совпало. Тогда я стал искать героев. Дети очень быстрые и подвижные. Все, кого я находил, кто казался мне интересным, всё время бегали, прыгали… Потом я как-то проходил мимо балетной школы и случайно увидел маленькую девочку, её глаза. Она меня так покорила, что я решил снимать в балетной школе. Но когда я увидел, как они танцуют, я понял, что многие элементы будут смазанными. Я стал думать, как же можно снять фуэте так, чтобы, не изменяя скорости вращения, успеть показать лицо балерины? Стал экспериментировать. И понял, что теоретически, если я сниму и смогу показать это со скоростью 48 кадров в секунду, то всё получится. Так что я пришёл к этому постепенно, как к необходимости.

О БАЙКАЛЕ

Изначально я приехал на Байкал совсем с другой целью. Лёд этого озера интересен тем, что когда он застывает, он прозрачен, даже если он метровой толщины. И ты можешь видеть рыбу, нерпу и т.д. А по утрам, когда поднимается солнце, он начинает трещать. Возникают невероятно красивые внутренние трещины – как узоры на льду. Я приехал для этого. Но мою камеру, специально сделанную в Мюнхене под 96 кадров, на неделю задержали на таможне. За эту неделю пошёл дождь. Лёд стал белым. И я думал, всё – у меня деньги пропали, группа здесь, а снимать мне нечем. И я сидел ночью в гостинице. Утром рано посмотрел в окно на этот белый лед – и вижу, идёт человек с Ольхона. Ольхон – это остров посреди Байкала. Он идет на континент и проваливается. Сумел выкарабкаться и идёт дальше. Я хватаю пальто, куртку. Бегу ему навстречу. Он опять проваливается. Пока он дошёл до меня, он провалился пять раз. Я его спрашиваю:
– Куда вы идёте? Что-то случилось?
– Я за сигаретами.

А в тот день, когда пришла моя камера, погиб сын Януковича (Виктор Янукович – младший сын экс-президента Украины Виктор Януковича погиб в марте 2015 года – Прим. IA_RFI). Машина ушла под воду на Байкале. Все местные профессионалы, которые должны были мне помогать на съёмках, чтобы я не провалился под лёд, полетели туда, а на утро они должны были доставать машину. И я поехал с ними. Они мне рассказали, что на дне уже 64 машины. А за тот период, что я там был, девять автомобилей ушли под воду Байкала. Представляете. Когда я случайно это снял, я понял, что обязан продолжать и могу рискнуть, ради того, чтобы вы это увидели. Многого я не показал и не могу показать. Если будете меня обвинять в том, что я показываю что-то страшное, поверьте, у меня есть съёмки в 10 раз страшнее. Я должен был решать и после долгих мучений понял, что вот это тот минимум, который я обязан оставить.

Я не писал сценарий, я не знал, что буду снимать завтра. Я думал, как продолжать, в зависимости от того, что случится сегодня. Когда байкальская история повернулась таким образом, я понял, что дальше должно быть что-то в царстве льда. Я поехал в Гренландию. Когда я в Гренландии понял, что главный герой – айсберг, я стал следовать за айсбергом.

О СЪЁМКАХ НА АЙСБЕРГЕ

Я решил, что я поставлю камеру на айсберг, потому что хотел снять воду, как она есть. «Девятый вал» Айвазовского в кино. Но если ты стоишь на скале или в океане, то ты через 20-30 секунд понимаешь, где ты находишься. Волны 15-20, а то и 30 метров. Снимать невозможно. И ты думаешь только о том, как бы не умереть.

Я облетел Гренландию и нашел айсберг, который выглядит более или менее стабильно. Дело в том, что даже самый огромный айсберг 500 метров в длину может рассыпаться и перевернуться вверх дном за полминуты. На нём я соорудил своеобразное убежище, чтобы, если что-то случится, продержаться по крайней мере пару дней.

Всё, что вы видели в фильмах до этого, сделано на студии. Большая ванна, аквариум или ёмкость, которая качается. И за счёт света и задника создается иллюзия, что это в океане. Потому что снять это в реальности невозможно. Есть некоторые кадры, реально снятые в океане при определенных условиях. Но это скорее редкость. Для этого корабль должен быть определенным образом направлен к волнам при определённых условиях ветра. И оператор должен находиться за стеклом.

Я находился не за стеклом, а напротив волны, которая идёт на меня. Это сделать почти невозможно. Камеру бросает, горизонт летает. Обычно именно от этого в кадре идёт эмоция, а не за счёт того, что ты видишь воду. Я решил, что я должен это делать иначе. Я сказал: «Я попробую сделать Айвазовского в кино. Я увижу воду, какая она есть».

О СТРАХЕ

Было, конечно, очень страшно. И мы, в общем-то, почти пять раз могли погибнуть. Но когда ты находишься в океане неделю, в шторм и волны 15-20 метров, сначала ты думаешь «только бы не умереть», потом – «лучше бы умереть», потому что уже не можешь это выносить. А потом ты вдруг понимаешь, что ты не умрёшь, и тебе придётся переживать это до конца. Прошла одна, вторая неделя, а на радаре никого во всем океане, потому что все стараются обойти шторм, который мы хотели снять.

Ты ложишься спать и понимаешь, что, может быть, не проснёшься. Но ты смотришь в небо. И чувство совсем другое – звёзды вокруг тебя. И ты знаешь, что ты один. Это невероятно. После этого путешествия я вернулся и сказал своему 15-летнему сыну: «Пересеки океан. Ничего лучше на свете нет».

О ВОВЛЕЧЕНИИ ЗРИТЕЛЯ В ФИЛЬМ

Первые три кадра фильма сняты с расстояния 10 см. Но вам будет казаться, что они сняты с самолета, что я лечу над застывшим озером Байкал или Мичиган. Или над каким-то бесконечным ледяным пространством. Почему это так? Наш мозг обманывает нас. Мы, как собаки Павлова, получаем какие-то сигналы и потом в них верим. И даже то, что мы видим, сами достраиваем и верим в эту иллюзию. Мы привыкли, что когда мы летим на самолёте, земля движется медленно. Это даёт ощущение, что мы высоко летим.

Когда мы смотрим из окна автомобиля или поезда в окно на землю, она рябит. И мы знаем, что она должна рябить в глазах. Но когда я снимаю 96 кадров в секунду, даже быстро движущиеся объекты с расстояния 10 см, никакой ряби нет.

И поэтому вам кажется, что я лечу над каким-то загадочным космическим пространством. Я понял, что суть воды в том, что мы её не знаем.

У меня такая привычка – если я за что-то берусь, то пытаюсь найти самых умных людей, которые этим занимаются всю жизнь. И я встретился со всеми учёными, которые изучают воду. Я летал полгода в Англию, в Америку, в Германию, в Шотландию, встречался с людьми, которые занимаются водой. Её до сих пор не поняли.

Это загадочное существо. И поскольку непонятно, что ты видишь: бурю в стакане или шторм в океане, то я подумал, что я должен использовать этот элемент. Таким образом, я могу делать двойную иллюзию. Снимая 96 кадров, я запутываю зрителя, который не понимает, что он видит. Я заставляю его сомневаться и тем самым пытаюсь привлечь к соучастию в том процессе, который я пытаюсь показать.

О ТЕХНИЧЕСКИХ СЕКРЕТАХ СЪЁМКИ

Исторически кино снимают на скорости 24 кадра в секунду, потому что это то минимальное количество кадров, которое наш мозг воспринимает, как равномерное, непрерывное движение.

Мы привыкли к тому, что в кино дождь – это белые штрихи. Но когда я снимаю 96 кадров в секунду, каждая капля летит отдельно.

Когда мы снимаем 96 кадров в секунду, экспозиция становится короче. Это значит, что мы должны открыть диафрагму. Чтобы открыть диафрагму, мы обычно добавляем фильтры. А когда я снимаю быстрее, я это делаю автоматически. И за счёт того, что я не повысил, а открыл диафрагму, наоборот, у меня получилось, что я смог сфокусировать точно каждую каплю, а не их поток.

В Америке, когда снимали фильм на 120 кадров в секунду, не учли, что надо не повышать количество света, а понижать. Когда Энг Ли (тайваньский кинорежиссёр – Прим. IA_RFI) снимал на 120 кадров в секунду, он добился особо чёткой деталировки. Но его стали критиковать за то, что это выглядит как цифровое изображение.

Я понял, в чем ошибка, и попробовал идти наоборот. Использовать меньше света. Поэтому я позволил себе снимать на открытой диафрагме 1.4. В итоге получилось изображение, когда каждую летящую каплю воды я могу снять отдельно.

У меня была небольшая молодая международная команда, которую я набирал постепенно. В основном это люди, которые работали со мной на «Антиподах». Поскольку мы вместе рисковали жизнью много лет и много раз, мы могли доверять друг другу. Немцы, англичане, шотландцы, канадцы, испанский ассистент режиссёра, – мы объединили опыт разных людей, с разным образованием, культурным багажом. Это пример того, как быстро мир сегодня живёт и развивается. Эти молодые люди все вместе сидели и обманывали компьютеры, создавали программы. И не только.

Вся наша группа начинала день с того, чтобы что-то такое изобрести, чтобы никто не понял, как мы это сделали. В фильме есть много вещей, которые сделать нельзя.

Установить камеру со светом на айсберг, например. А мы сделали это. Или в фильме кадры – пять минут в аду, а объектив чистый. Мы снимали несколько водопадов Венесуэлы, которые находятся на высоте 2000 метров над уровнем моря. У нас была задача – оказаться внутри водопада и не погубить объёктивы и камеру. И мы это сделали! Кроме того, не может быть, чтобы на объективе при таких съёмках не было воды. Но у нас её нет. Чтобы снять этот кадр, мы привезли на высоту 2 000 метров на вертолете разные приспособления, но ничего не помогло. Мы три дня не знали, что делать, пробовали разные системы… Сказать в тот момент, что я не сниму, я не мог. И тогда я вспомнил недостроенный или полуразрушенный дом, который видел внизу, из окна гостиницы, где мы ночевали. В нём не хватало стены и были видны трубы. И я сказал своему ассистенту: «Слушай, это, наверное, звучит глупо, но давай мы эту тысячу килограмм железа и все хитрые приспособления, которые не работают, – отложим в сторону. А принесите-ка мне эту метровую трубу». Мы установили её на объектив и в итоге получили эти кадры.

О НАЗВАНИИ И СРАВНЕНИЯХ С NATIONAL GEOGRAPHIC

Поэтический кинематограф обычно существует в 10-20 минутах. Он, как стихи, – хорош в короткой форме. Для длинной формы необходим какой-то сюжет, характер, персонаж. Оставаться в поэтических рамках в длинной, полнометражной форме довольно трудно.

Я подумал, что мне надо придумать такую картину, в которой ты не заметишь, как из Байкала окажешься вдруг в Гренландии, а потом в океане. В самом слове «акварель» еcть такая диффузность – когда между кадрами, как между разными цветами, есть плавный переход. И я был неприятно поражен, что некоторые люди сравнивают мой фильм с National Geographic. Их фильмы о природе, действительно, состоят из красивых кадров, но построены они на закадровом тексте. Если текст убрать, ни один кадр друг с другом не соединится.

У меня каждый кадр имеет мотивацию в предыдущем. Ты всегда найдёшь ответ, почему этот кадр монтируется после этого. Почему я так сделал? Я понял, что, вода, в общем-то, не исчезает. Она просто пропадает из нашего поля зрения. Сейчас она есть здесь, потом испарилась, отлетела на пару километров и выпала в виде дождя, потому ушла под землю. Но она присутствует всегда. Это интересный и самый потрясающий для меня момент. Что вода по сути бессмертна.

Поэтому монтаж фильма был очень коротким. Я сделал его за месяц. Но 6 месяцев мы делали звук.

О ЗВУКЕ В «АКВАРЕЛИ»

Звук мы делали в России вместе с Александром Дударевым, с которым мы работали ещё на первой моей картине «Лосев» 30 лет назад. Даже в Голливуде признали, что звук сделан мастерски. Вот скажите мне, сколько обычно в документальном кино идёт звуковых каналов, как вы думаете? Пять. А у нас было 118, понимаете? Когда звук вокруг тебя, ты всё это по-другому понимаешь и чувствуешь. Как, например, в тот момент, когда айсберг вдруг переворачивается напротив тебя. Звук Dolby Atmos – это что-то новое, что позволяет быть внутри. Пройдет ещё много времени, прежде чем мы поймём, как использовать звук. Так же, как мы до сих пор не всегда понимаем, как использовать цвет. Большинство людей используют цвет только потому, что мир цветной.

О ПРОКАТЕ И ФЕСТИВАЛЬНОЙ ВОЙНЕ

Существует негласная фестивальная война приоритетов и амбиций. Тебе звонят и говорят: «Вы должны показать у нас и только у нас. Я предлагаю вам вот такой зал в Москве, но вы никогда не должны больше никому здесь показывать». Поэтому я отказываюсь от всех конкурсов сейчас. Что за глупость такая? У нас вообще нет возможности показывать документальное кино. Это, может быть, последний шанс его увидеть. Я отказался и сказал, что я покажу это без всяких конкурсов где угодно, где мне предложат.

Хотя вопрос, конечно, важный. Дело в том, что голливудский фильм – это несколько тысяч талантливых людей. Они что-то вкладывают в твою картину, потом она попадает в американскую машину дистрибуции, где на полгода вперёд все места в кинотеатрах заняты. Пробиться между большими блокбастерами хотя бы на две недели – непростая задача.

Игровое кино ещё как-то может воевать с Голливудом, документальному – трудно. Но, мне кажется, в данном случае, это наконец удалось.

«Акварель» купили большие дистрибуторы. Судя по тому, что происходит вокруг картины в мире, что печатают в главных киноизданиях, прокат будет большой по всему миру. Это значит, я наконец покажу фильм не только на кинофестивалях, но смогу показать его. Надеюсь, в России тоже.

О ФИНАНСИРОВАНИИ

Последние 20 лет я не обращаюсь за государственной поддержкой. Не буду говорить, что по политическим причинам – я не политик. Просто потому что надо нести ответственность за то, что вы делаете, за каждое ваше слово. Я не обращаюсь, чтобы не быть потом обязанным.

Каждый фильм я финансирую очень долго. По 3-4 года я не снимаю кино, а только езжу по разным странам и доказываю, показываю, пишу на столе….

Никто не может понять, как это – фильм про воду. «А кто главный герой?» – «Вода». – «Как может быть вода?» – «Да вот вы подумайте, что может быть». – «Да нет, не может…» – «Но вы же видели мои фильмы?..» – «Да, видели, но как вода может быть…».

И каждый раз начинаешь с начала.

С «Акварелью» было ещё сложнее. У меня было три основных продюсера – в Англии, Германии и Дании. С ними мы сначала набрали деньги на небольшой проект – 25 минут на Байкале. Когда я показал им первый эпизод, они сказали: «Нет, это невозможно. Это нельзя продать, это нельзя финансировать. Фильма не будет». Но эти кадры были настолько невероятными, что я понял – я обязан это показать.

Тогда я отправил эти 25 минут в Голливуд. И через 27 минут мне пришло письмо: «Мы это покупаем». Европейские продюсеры, в отличие от американских, не рискуют, пока у них деньги не на счету, они не начнут съёмки. Поэтому когда три главные европейские страны не смогли, подключился Голливуд. Они добавили половину бюджета. Если бы не это обстоятельство, фильм мог не состояться. Также как, в своё время, и фильм «Антиподы».

Каждый фильм – под угрозой. Сейчас под угрозой фильм, съёмки которого я закончил. Мы сняли его без денег.

Норвежский продюсер рискнул и нашёл деньги на девелопмент. И, я надеюсь, в следующем году вы его увидите. И это будет, мне кажется, самая удивительная и важная картина в моей жизни.

ОБ ОТКРЫТИЯХ

Ты берёшь кусок айсберга, кладёшь его в стакан и потом пьёшь. А этому айсбергу может быть сто тысяч лет. Может быть, миллион. А ты пьёшь эту воду и она бессмертна. Вот это самое главное открытие, которое я, как человек, сделал для себя во время съёмок.

И второе открытие. Когда-то я прочёл фразу, которая, в общем, изменила мою жизнь: «Я не понимаю, как можно быть несчастным, проходя мимо дерева и имея возможность видеть его» (Точная цитата из романа Достоевского «Идиот»: «Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его?» – Прим.IA_RFI).

Нам дано такое чудо… Что я не понимаю, как можно быть несчастными, и зачем мы всё это делаем. Зачем мы воюем. Я обошёл и облетел этот мир. Это невероятное место. Если бы вы видели то, что видел я… Вместо того, чтобы этот мир покорять и унижать, нам надо сначала научиться его уважать и пытаться понять и переоценить наше место в нём.

Зафиксировала Ольга Григорьева
Фотоматериалы: архив Виктора Косаковского
Первый трейлер фильма, неадаптированный под обычные экраны, предоставлен пресс-службой фестиваля «Послание к человеку»

---

Подпишитесь на REALISTFILM.INFO в социальных сетях: Вконтакте, Youtube, Telegram.

* деятельность Meta (соцсети Facebook и Instagram) запрещена на территории РФ как экстремистская.

---

---