Виталий Лейбин: «Пресса свободная гораздо более выгодна государству, чем не свободная»

Россия, Москва. 28 января, 2016 – ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНТСТВО REALISTFILM.INFO.

Первый номер еженедельного иллюстрированного общественно-политического журнала «Русский репортёр» вышел в мае 2007 года. За эти годы издание завоевало авторитет в мировом искусстве фотографии, доказало, что большие тексты – это не скучно, что  серьёзная репортажная журналистика интересна и молодой аудитории. За эти годы редакция также пережила несколько кризисных моментов. В целях экономии с 2015 года «Русский репортёр» поменял формат и начал выходить раз в две недели. В интервью главному редактору ИНФОРМАЦИОННОГО АГЕНТСТВА  REALISTFILM.INFO Дарье Бурлаковой бессменный редактор «РР» Виталий Лейбин рассказал о первых этапах создания журнала, о правильных отношениях СМИ и инвестора и о преодолении собственных рамок.

Виталий Лейбин привычно проходит по длинному коридору медиахолдинга «Эксперт», отделяющему небольшой кабинет главного редактора от зала редакционных совещаний. Впрочем, залом это сложно назвать. Скорее уютная, стильно оформленная комната. Прямо напротив входа – портрет человека,  который обращает на всякого входящего будто бы давно знакомый проникновенный взгляд. Присмотревшись, в человеке в демократичном вельвете и клетке, с соломинкой в руке можно узнать Владимира Путина. Рядом – одиноко светящаяся галогеновая лампочка. В центре комнаты – большой овальный стол, за которым первый состав редакции обсуждал, формулировал и формировал концепцию журнала «Русский репортёр» в конце 2000-х.

ВИДЕОИНТЕРВЬЮ С ВИТАЛИЕМ ЛЕЙБИНЫМ

ВОПРОС: С чего начинался «Русский репортёр»?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Я узнал об идее нового журнала от представителей медиахолдинга «Эксперт» Татьяны Гуровой и Михаила Рогожникова. Мы встретились в кафе, и они мне показали бумагу. Там был один листочек, но в котором уже были все важные слова, и мы друг друга здорово поняли. Главное, там было слово «репортаж», ещё там была цитата из Бердяева, по-моему, – в России есть культура, но нет цивилизация, и что неплохо было бы эту цивилизацию строить. Это, собственно, и был замысел. Замысел, видимо, имел долгое внутреннее обсуждение в журнале «Эксперт», как я потом понял, потому что редакция журнала «Эксперт» изучала долгое время зарождающийся российский средний класс и обнаружила, что если в 90-х был большой интерес к экономической тематике и к прагматическим вопросам жизни, то зарождающейся буржуазии и среднему классу, – это было уже с середины 2000-х, и очень много было людей, которые так или иначе состоялись в жизни или довольно комфортно себя чувствовали в новой России, – у них возникли вопросы – а зачем, собственно, иметь бизнес, иметь работу, зачем иметь Родину? Разные философские вопросы – с одной стороны. С другой стороны – много практических вопросов. Так как всё быстро меняется в нашей стране, и одинаково интересно и как обращаться с новыми вещами, с новыми технологиями, с новыми гуманитарными вещами, с новыми моделями и с новыми профессиями, с новым бизнесом, с новыми делами и с новой психологией. Ну, и вопросы такие «большие» – что почитать и зачем мы живём, и зачем мы живём конкретно в России? Вот этот вопрос объединял, пожалуй,  представителей среднего класса. И оказалось вначале коллеги думали, что, может быть, в эту сторону сдвинуть журнал «Эксперт», но всё-таки журнал «Эксперт» – журнал экономический и для аудитории, которая интересуется прежде всего экономическими вопросами. И ломать его, чтобы сделать ещё и общественно-политический журнал…

На тот момент существовало какое-то количество общественно-политических журналов, но казалось, что они все ещё рассчитаны на то, что происходило в 90-е и не учитывают, как изменилась страна, насколько расширилась аудитория, насколько расширился интерес. И мы тогда обсуждали долго вот эту возможную новую аудиторию – большой средний класс.

Мне тогда собственно разговоры о среднем классе нравились не очень, то есть в маркетинге я понимаю, что это такое, а с точки зрения российской социологии того времени и понимания российского духа того времени, мне казалось, что слишком много спекуляций по поводу среднего класса, и непонятно, что это значит на самом деле. И мы начали разбираться, что это значит на самом деле, и выяснили, что наш читатель, который готов читать большие тексты, который готов интересоваться и практическими, и прагматичными вопросами жизни, и вопросами скорее философскими – интересоваться тем, как устроена Родина, – он, скорее всего, действительно, несколько отличается от того, что средним классом называют на Западе. Всё-таки западный средний класс – это люди, которые состоялись профессиональным образом в некоторой стабильной социальной структуре, и жизненный путь у них понятен. Вот, значит, нужно иметь хорошее образование, получить хорошую работу, в какой-то момент, после некоторого времени хорошей работы, можно взять ипотеку, и дальше жизненный путь достаточно выстроен, и если ты ведёшь себя правильно, система тебя не выталкивает. А у нас в 90-х всех вытолкнула система, поскольку она разрушилась. Поэтому тех, кого мы определяем как людей с доходами среднего класса, или люди, которые имеют широкие жизненные интересы, похожие на нас, – они прошли, скорее всего, тяжёлый путь, но успешно прошли тяжёлый путь. А это значит, что они как минимум несколько раз поменяли профессию, возможно, поменяли веру, возможно, поменяли какие-то базовые представления о дружбе, о любви и разных других вещах, и которые точно имеют собственное представление о том, как они себя построили. Это самопостроенные люди в большей степени, чем может намекать такое сухое социологическое название «средний класс». Когда мы обсудили, как выглядит предположительно наш читатель, был ещё и такой прагматический вопрос – а есть ли этот читатель? Подумали, что за семь лет роста экономики возникли люди, которые действительно готовы поднять голову от экономических проблем, и у них есть запрос на более-менее глубокое понимание своей стороны и на чтение. И в этом смысле мы думали, что аудитория, которая нас будет читать, – это  собственно аудитория тех, кто к 2006 году чувствовал себя в стране хорошо в материальном плане, но беспокойно – в плане духовном. Ещё мы увидели, что все эти люди по-разному поняли, как они прошли 90-е и как правильно жить. Вообще страна выглядела как куски лоскутного одеяла с очень разными субкультурами, с очень разными регионами, с очень разными способами выживания в 90-х и процветания в 2000-х. И собственно, идея была в том, а что же этим людям можно сказать. И когда на первом листочке было написано слово «репортаж», я очень обрадовался, потому что это то, что я хотел всегда делать, потому что уже надоело… Скорее всего наш читатель уже давно разочаровался и в совковой идеологии, потом ещё разочаровался в рыночной идеологии, потом вообще разочаровался в том, что кто-то какую-то проповедь правильную скажет.

Это люди глубоко свободные и самостоятельные, и понятно, что рассказывать о том, как правильно устроить фирму, во что нужно верить и как надо жить – это… таких изданий много, и все почему-то устроены таким образом, что можно надергать из Интернета популярной бизнес-, экономической, психологической информации и рассказать взрослому свободному человеку, как надо жить. Это, конечно, утопия. Мы имеем дело с глубоко критичным обществом, которое глупо агитировать, его сложно сагитрировать, особенно если ты какие-то… прямые штуки говоришь. Сейчас ситуация несколько изменилась, но тогда это было так.

Не люди изменились, а сама ситуация. И мы поняли, что единственный способ поговорить с этими людьми – это всё-таки их слушать и видеть их больше, чем им проповедовать. То есть скорее их услышать и показать то, как разные люди в России живут другим разным людям, которые живут в России. И это будет общенациональный журнал, потому что он устроит коммуникацию между разными культурами, субкультурами, регионами, способами мысли, правилами жизни и т.д. Вот как-то так.

ВОПРОС: То, что первые номера журнала выходили в четырёх нестоличных городах – было частью именно этой концепции?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Мы точно знали, что хотим работать со страной, а не со столичным регионом только. Это мы знали, это, конечно, часть концепции. То, что мы вышли в мае 2007 года в четырёх городах – это, конечно, было результатом того, что мы начали проектировать журнал, и к весне 2007 года имели уже по крайней мере два блестящих репортажа, и нам показалось уже скучно работать в стол, но большой маркетинговый запуск в лето оказался нелогичным, поэтому мы решили перестать работать в стол. То есть выйти к читателю, но не делать масштабный запуск, а сделать локальный запуск в четырёх регионах. Заодно, как мы потом подумали (задним числом подумали, мы это не придумали) это нам помогло. Это помогло быстрей избавляться от некоторого столичного снобизма и увидеть нашего читателя ближе.

Потому что всё-таки, если ты делаешь издание в Москве, то ты обязательно будешь скован собственными тусовками и субкультурами, а тогда (и сейчас тоже отчасти сохраняется) разрыв между субкультурами московскими и региональными был большой, а очень хотелось всё-таки видеть всю страну, а не быть скованным каким-то столичным снобизмом.

Поэтому то, что нам удалось наладить с рядом регионов понимание до того, как мы вышли в Москве, это в общем помогло редакции.

ВОПРОС: Почему именно Вам предложили стать главным редактором  «Русского репортёра»?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: У меня в 2004 начался проект такой, назывался «Публичные лекции Полит.ру». Я тогда был главным редактором Полит.ру, и мы с Дмитрием Ицковичем, издателем издательства ОГИ, издателем Полит.ру… Его была изначально идея, но мы вместе потом придумывали – мы делали почти, как вы.

Мы сначала запустили серию интервью об истории и смысле публичных лекций в разных исторических периодах. Потом провели целый большой семинар, куда позвали историков, философов, наших друзей с тем, чтобы обсудить про что могут быть сейчас публичные лекции. Потому что идея была не в том, чтобы просто просвещение и обществознание (что тоже полезно и сейчас публичные лекции примерно так развиваются), но тогда был просто период определенной совершенно политической ситуации. Был один из тех периодов, когда казалось, что государство так усилилось, тогда посадили Ходорковского (апреле 2004 года организованы судебные процессы над основателем нефтяной компании ЮКОС Михаилом Ходорковским и акционером ЮКОСа Платоном Лебедевым – прим. IA_RFI), и казалось, что такая вот совсем свобода-многоголосица сворачивается, отчасти интеллектуально-интеллигентский круг начал опасаться, что опять всё обсуждение перейдет на кухни, и мы, отреагировав на это время, кухню расширили до клуба, кабака, но при этом сверхидея была в том, что если есть переломный момент, нужно прямо и вживую услышать великих людей, которым есть, что сказать про страну. Самых разных. Но идея была в том, что про страну. Даже если это научный учёный, если это филолог и лингвист, всё равно про страну. Идея публичных лекций тогда была в том, чтобы на каждую лекцию ходил каждый наш слушатель, читатель, имея в виду, что каждая лекция обращена ко всей аудитории. У нас была суперидея или такая почти невыполнимая идея, выйти из зоны узкой научно-популярной или экспертного обсуждения в обсуждение каких-то совсем умных вещей, но так, чтобы это можно было обсуждать в кабаке с пивом, тогда ещё с сигаретами. Кстати, многие обижались, что там было очень дымно от бурных обсуждений. Это было невероятно тогда резонансно.

Это сейчас везде, где ни попадя есть публичные лекции, публичные интервью, такие форматы-сякие. А тогда мы были первые, потом за нами сделали в Новосибирске и в Питере, потом начались в других местах. И это было грандиозно по резонансу в самой интеллектуальной среде, потому что сразу выяснилось, что всем хочется проверить себя на слабо, потому что наше ведение было очень жёстким.

Это вообще была очень жёсткая ситуация. Я помню, первая лекция у нас была с Махмутом Ахметовичем Гареевым, генералом армии, прошедшим пять войн, последний человек, который вышел из Афганистана. Собственно человеком, который спорит с резоном Суворова, автором книжки о Жукове (Виктор Суворов, писатель, автор книг о военной истории. В своих книгах «Тень Победы» и «Беру свои слова обратно» Суворов называет Жукова бездарным полководцем. – прим. IA_RFI). Это такой один из столпов русского государственничества. Мы его пригласили в кабак, где молодёжь, либеральное издание. Весь смысл был в этом контрасте. И он понял нашу идею. Тема была заявлена «Россия: войны 20 века». Очень общо, но мы обсуждали какие-то вещи, которые ему казались важными и идеологичными. Потом у нас был Юрий Левада (Юрий Александрович Левада, российский социолог. – прим. IA_RFI), тогда ещё живой. У нас был Зиновьев (Александр Алексанрович Зиновьев, писатель, социолог, философ. – прим. IA_RFI), потом у нас были великие деятели 90-х, деятели нынешнего правительства и администрации. В общем, это была такая очень живая вещь, при том, что мы вернулись к тому, что мы давно потеряли. Просто в прессе 1990-начала 2000х была многоголосица, но не было организованного обсуждения.

Как и сейчас часто, – что бы ни сказал ты атрибутируешься, прикрепляешься кнопочкой – либо к лагерю за реформы, либо к лагерю за ретроградов-коммунистов. И никакое содержательное высказывание ни в том, ни в другом лагере было невозможно. Наша идея была в том, что – ну ладно та политика, которая была в 90х закончилась, началась какая-то новая, давайте обсуждать содержательно.

Поэтому мы очень жёстко и внимательно модерировали, задавали вопросы, и поэтому всем было интересно – это было свежо и какое-то новое содержание. Это конечно, не был проект, нацеленный на большую аудиторию, это был проект для экспертного интеллектуального сообщества, которое хотело начать содержательно обсуждать политические темы, любые темы. И в этом проекте, собственно, был доклад про средний класс, который делала группа людей, в том числе и журнал «Эксперт», потом был доклад Валерия Фадеева, главного редактора журнала «Эксперт», про экономическую доктрину России, который они сами сделали. В этом смысле мы были знакомы. Знакомы в том духе, что вроде бы как я был на тот момент тот человек, который умеет переводить какое-то глубокое содержание в то содержание, которое вполне может обсуждаться в кабаке. С одной стороны – человек имеет кругозор, а с другой стороны есть такой навык переведения чего-то важного на язык медиа. И мне кажется, что из-за опыта обсуждения вокруг и внутри публичных лекций моя кандидатура и возникла. Видимо, не первая, потому что были идеи каких-то других журналистов, но вот мы нашли язык быстро очень.

ВОПРОС: Итак, была одна страница концепции журнала. Что было дальше? Как создавался журнал?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Потом был великий и прекрасный период проектирования журнала. И частично это было за этим столом. В конце 2000 годов мы собирались примерно раз в неделю разными составами. Люди, чаще всего, ещё не имеющие никаких контрактов, но которым просто было интересно обсуждать новый главный журнал страны.

У нас была очень амбициозная заявка, естественно, потому что не амбициозные заявки неинтересно делать.

И мы обсуждали планы номеров и рубрики и много других вещей так, как если бы это была редколлегия. Но за это время мы увидели много интересных людей, которые потом с нами работали, некоторые нет. Там были философы, социологи, журналисты всех сортов. Прекрасный момент, потому что можно было реализовать мою одну из главных мечт, которая состояла в том, чтобы внести в практику журналистской работы кое-что из научных семинаров. И у нас был, в общем-то, такой научный семинар, работающий по правилам хороших научных семинаров, т.е. полная свобода, но ответственного суждения: если кто-то говорит глупость, этот кто-то выходит. Глупость – в смысле не по теме. И было очень интересно познакомиться с огромным количеством интересных людей, с некоторыми мы потом даже начали работать. И в начале, собственно, разработки концепции издания стояли многие люди, которые потом и работали. Я помню, за этим столом в самом начале сидела прекрасный наш репортер Юлия Вишневецкая. Очень рано появился Руслан Хестанов, социолог, философ, сейчас  профессор Высшей школы экономики. Андрей Поликанов, директор фотослужбы. Борислав Козловский, который проектировал научную часть. Потом появился Гриша Тарасевич (Григорий Тарачевич, редактор отела наукии РР. – прим. IA_RFI). Соня Андреева… Ольга Андреева – один из наших лучших репортеров тоже. Владимир Шпак (к сожалению, сейчас покойный). Какое-то количество ядра команды уже сформировалось там, потому что мы начали друг друга понимать. Иногда очень ругались, но понимали. Глупый семинар, в котором все друг с другом согласны. Тут были разные люди, с разным темпераментом и разным представлением о жизни, что и обеспечивало такую живую работу. А с 2007 года мы этот формат прекратили и уже начали работать прямо на первые номера.

ВОПРОС: Откуда приходили эти люди? Откуда они вообще узнавали, что создаётся новое издание?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Тут две вещи. Первая – это мой круг, который сформировался в моей биографии, в том числе публичных лекций моей прошлой дружеской биографии. И был круг, отдельная работа, которую проводил как раз Михаил Рогожников, по поиску всех тех, кто может нам прямо подойти. Вот именно Миша Рогожников нас познакомил с Дмитрием Соколовым-Митричем уже тогда. Он познакомил нас с Русланом Хестановым. Директора фотослужбы искали мы все, и, кажется, первый разговор был тогда с Татьяной Гуровой, потому что была идея найти самого лучшего. Это было несложно, потому что все знали, кто самый лучший. То есть иными словами так: с одной стороны, это был круг друзей, с которыми можно начинать делать что-то очень важное, и там полное доверие, а с другой стороны мы одновременно искали самых лучших в разных отраслях.

ВОПРОС: На какой базе создавалось издание? Какие средства были вложены для того, чтобы запустить «Русский репортёр»?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Довольно большие инвестиции были сделаны в систему распространения и первую  рекламу. Команда запуска была не самой большой: мы, выпустив первый номер, ещё не сформировали полностью штатное расписание. Мы доформировывали его «по дороге». И вообще, команда запуска не самое дорогое, что бывает в проектах. Основные средства – это, конечно… Тогда ещё был фантастически дорогой вход в сети торговые. Тираж большой у нас был с самого начала. Первый номер был – 300 тысяч. Первый московский номер (ну, первый федеральный имеется в виду), то есть сентябрьский. И, соответственно, в рекламные кампании. Ну, в рекламной кампании мы всё-таки не пошли по дорогому пути большого телевизора, а пошли по очень точечным кампаниям в тех городах, где у нас возникает резонанс, – в Екатеринбурге, Новосибирске. Там было местное телевидение, и местные бил-борды. А на федеральную большую рекламу мы всё-таки решили не тратиться. И идея была в том, что можно, конечно, очень быстро накачать узнаваемость, но всё-таки мы полагали, что такие вещи, как журнал он должен пожить и получить любовь. Важнее, чтобы у него сформировалась своя аудитория и лояльность. Что это игра в долгую, а не сейчас мы выведем на рынок продукт, а дальше будем пожинать лавры. Мы полагали, что мы его будем совершенствовать, развиваться, и постепенно, периодически волнами наращивая аудиторию.

ВОПРОС: Когда Вы поняли, что журнал начал «жить», что он состоялся?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Наверное, уже к 2008 году. Редко какое издание нашего типа вообще публикует данные по аудитории группы. Первые журналы обычно не берут большую аудиторию, потому что опросные методы статистики – они всегда отдают предпочтение старым изданиям, а новым – нет, потому что слабая узнаваемость ещё, и люди редко вспоминают, что читали такое-то издание. Но у нас уже с первых волн была довольно приличная аудитория, измеряемая. Мы, собственно, это почувствовали уже в Екатеринбурге летом, после первых двух номеров. Просто начали формироваться зоны доверия.
Мы с удивлением обнаружили, что нас читают молодые люди, потому что мы вообще проектировались скорее для людей постарше. Мы ориентировались на людей постарше, но дополнительным бонусом было то, что нас полюбили и студенты, и это стало важной частью нашей аудитории. Это было нам очень радостно, потому что, когда мы представили проект нашим друзьям и строгим критикам, многие говорили, что молодёжь не будет читать длинные тексты. Мы опровергли это суждение.

ВОПРОС: А когда пришло понимание, что сформировалась команда редакции, и насколько изменился её состав к сегодняшнему дню?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Собственно, к началу 2007 года, когда мы закончили проектную сессию, результатом этого проектирования было то, что ядро команды сформировалось. Мы же просто абстрактно проектировали, имелось в виду, что каждый, кто участвует в проектировании… мы рассчитывали, что он, если захочет и если все его примут, то он будет частью команды. И в обсуждении формировалась команда. Придумывая журнал, мы одновременно формировали команду. Это, мне кажется, правильный метод. Ядро команды – человек 15 – наверно, было у нас в 2007 году, уже к началу запуска. В сентябре у нас уже был довольно существенный штат. Но весь 2007 год мы ещё сильно подбирали и увольняли людей. Просто потому что некоторые даже самые хорошие, самые прекрасные профессионалы, репортёры просто могут понять или не понять. Например, у нас был один смешной эпизод, когда… Мы же заявили, что мы позитивный журнал. И был смешной эпизод, когда прекрасные и великие репортёры написали какую-то… развели малину. И потом долго пришлось объяснять, что позитивный – это не значит вранье. Ну, то есть всё-таки нам пришлось какое-то время доказывать профессиональному обществу, что у нас можно делать круто и откровенно. И вот, когда пошло какое-то количество номеров, когда все увидели, что это возможно, что это можно делать, что у тебя может быть 10 полос текста, и ты там можешь сделать любую структуру, невзирая на редакционные правила, формат и так далее, что ты можешь доказать любую командировку, которую посчитаешь интересной, – это, конечно, сразу наших коллег очень сильно замотивировало с нами общаться. И к тому же тогда до кризиса у нас ещё была хорошая финансовая ситуация (ну, то есть по отношению к рынку), это потом мы начали все экономить (и не только мы, но и вообще весь рынок)… Тогда-то у нас и сейчас-то молодые журналисты приходят поработать бесплатно с большой энергией, а тогда-то, казалось, что много людей хотят работать так, как мы. И это было первое подтверждение того, что мы состоялись, потому что очень важно, что профессионалы хотят работать так, как мы, – так, как мы показываем, можно работать. В этом смысле часть проблемы формирования команды была… действительно, когда мы показали первый наш проект Александру Привалову (научный редактор журнала «Эксперт». – прим. IA_RFI), большому обозревателю, он сказал, что проект хороший, только кто это напишет? Давно уже нет людей, которые умеют писать на такие темы. Потом, после того, как вышли первые выпуски, выяснилось, что желание так работать, как мы, такое, что сами находятся друзья, которые хотят работать с нами и умеют так писать. Кадровое давление в нашу сторону было очень большое, и это благодаря тому, что мы с первых номеров продемонстрировали некоторую планку и жанр.

ВОПРОС: Чему были посвящены эти первые номера «Русского репортёра»?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: На первой обложке «Русского репортёра» в мае 2007 года была великая фотография Юры Козырева из Ирака и подпись к ней: «Ни одна фотография не стоит жизни человека». У нас было тогда интервью с Юрой Козыревым. Мы показывали и свой дружеский круг, и свою команду, и свой способ работы. В первом же номере у нас был и материал про Екатеринбург, в котором бум модного потребления, у нас был материал про 10 лучших театров России (имелось в виду не Москва, не Питер). И в первых номерах мы даже специально отстранялись. Понятно, что 10 лучших театров наберутся в Москве и Питере, кроме, может быть одного-двух, но мы хотели показать именно региональные театры, которые берут «Золотую маску», которые тогда на самом пике были. У нас даже были бурные обсуждения: а честно ли писать, что это 10 лучших театров России, если мы не берём Москву и Питер? Мы тогда решили сделать специальное усилие, открытие для себя страны. Это было важным тогда для нас. А первый сентябрьский номер вообще был на тему: «Кто пойдёт воевать за Россию?». Это были репортажи о разных военных частях с биографиями тех, кто туда приходит и с неутешительными выводами на тот момент, что у нас классовая армия, что больше говорят о патриотизме те, кто на самом деле своих детей никогда не отправит туда, а люди, которые живут победнее, скорее отправляют своих детей в армию. И в этом смысле одна из проблем нашего общества состоит в том, что…

Заметка была написана с большим сочувствием и с благодарностью тем людям, которые фактически за нас идут в нашу армию. У нас не национальная армия, а как бы классовая. Армия людей, которые в большей мере, чем мы, готовы пожертвовать для общего дела. Вот. И такое бывало для среднего класса, потому что средний класс своих детей в армию не очень-то…

Понятно, почему люди не отправляли детей в армию в 90-е, да, но к середине 2000-х все уже говорили о любви к Родине, но реальные издержки этой любви несли определённые классы нашего общества. Этот материал потом получил «Искру», это одна и лучших премий по репортажной журналистике.

В тот же год у нас была огромная фотоистория Стенли Грина. Мы, кажется, были первым изданием в стране, которое всерьёз стало привлекать в качестве собственных авторов лучших иностранных звёзд. Стенли Грин – это звезда первой величины американской фотографии. Это оказалось несложно. Просто нужно было раздвинуть рамки провинциализма собственного. «Мы не провинциальные, мы на мировом уровне работаем», – как только ты это скажешь, то не сложно договориться с прекрасными великими фотографами.

ВОПРОС: К вопросу о преодолении сложностей и собственных рамок. С какими сложностями Вы столкнулись как редактор, взяв на себя ответственность по развитию нового СМИ?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Первая сложность – нужно… это, конечно, не сложность, это, наоборот, счастье. Это когда ты понимаешь, что за спиной чистый воздух, никто тебя не поддержит, и все риски на тебе прямо – надо взять на себя все предельные риски. Ты в ряде случаев принимаешь самое окончательное решение, и от него зависит, провалишься ты или будет успех. И это прекрасное чувство, это даже не сложность. Реальная сложность в том, что мы немедленно столкнулись при попытке расширения тиража с ужасной нашей системой распространения, с тем, что у нас большая страна при не очень хорошей инфраструктуре. И обидно было всегда, что наша потенциальная аудитория многократно превышает реальную. Мы не можем до неё добраться по техническим каким-то и инвестиционным причинам. Потом была постоянная вначале коммуналка, в том смысле, что свободная редакция – она, как и любой коллектив, переходит из содержательных споров в коммунальные, но это тоже хорошо и приятно было иногда, потому что всё-таки, если у тебя мощное содержание… А мы с самого начала всерьёз проектировали, планировали темы на полгода, у нас была идеология формирования этих тем, у нас был какой-то такой план.

ВОПРОС: В чём заключалась эта идеология?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Нужно занять позицию исследователя по отношению к собственной стране. Но исследователя какого? Простого, как ребёнок. Задавать самые ясные вопросы, простые, о чём бы вы хотели узнать, про страну, в которой вы живёте, но боялись спросить. Правда ли, что в северных архангельских деревнях люди менее грубые и лучше ладят друг с другом, потому что у всех оружие? Что наши дети в определённом возрасте знают о сексе, в отличие от нас? Кто пойдёт воевать за Россию? Кто самые авторитетные люди России не в смысле бюрократии, а в смысле репутации, и как эту репутацию измерять (репутация – в смысле моральная)? Какие бывают типы успешных местных руководителей, и чем они отличаются от неуспешных? Почему на первом этаже дома разруха, а на втором всегда порядок? В общем, есть множество вопросов про жизнь в стране, которые мы за эти восемь лет множество раз задавали и отвечали на них. И идея была в том, что мы планомерно систематически узнаем собственную страну и людей, живущих в ней. И поскольку у нас была эта содержательная линия, то у нас были общий язык и общее понимание того, что обсуждаем, а что нет. Мы долго спорили о роли экспериментов в школе и как правильнее – школы, которые играют с детьми, или школы, которые их учат математике? У нас был партия таких и сяких. Но мы все понимали, что нам нужно не здесь поспорить, а нам нужно выйти в поле и там посмотреть, как это работает, обсудить с детьми и их родителями. И поскольку у нас была такая общая идеология, то коммунальные конфликты сами собой разрешались (это было даже очень интересно). Потом-то у нас вообще почти все побратались, почти братьями-сестрами стали, потому что это очень интенсивный совместный интересный опыт.

ВОПРОС: Отправляя журналиста в командировку в регион, Вы делаете ставку на то, чтобы он хорошо знал этот регион, или наоборот – чтобы он не был местным и мог увидеть жизнь региона «незамыленным» взглядом?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: У нас много журналистов не из Москвы работает (почти большинство), но для того чтобы делать исследовательский репортаж, нужно иметь отстранённый взгляд всё-таки.
У нас есть гениальные люди, которые и со своей малой родиной хорошо знакомы и делают прекрасные репортажи, но для этого нужно иметь очень сильное отстранение и точно не иметь длительной практики работы в медиа этого места, потому что действительно очень сложно увидеть темы, которые интересны не только здесь, но и другому региону. И очень трудно отнестись как к объекту исследования к своему месту, где ты живёшь, потому что это что-то грубовато. Всегда, когда из Москвы или даже из Екатеринбурга в Кемерово, приезжает журналист, все говорят – ах, он ничего не знает, приехал, похватал по верхам, а мы-то знаем лучше. Это-то конечно, информации больше.

Но правильно вопрос задать и обострить вопрос может человек, который всё-таки имеет достаточно независимую позицию от внутреннего обсуждения. Это так же, как если вы член клуба любителей лингвистического гольфа или какого-нибудь другого клуба, то вы не можете сделать про свой клуб правильный репортаж.

Вам нужно, чтобы пришёл человек, который любит, наоборот, футбол, и увидел вас со стороны. Бывает по-разному. Иногда достаточно отъехать от своего города в другой город и вернуться, чтобы сделать хороший репортаж. Но какую-то дистанцию нужно взять.

ВОПРОС: Каким образом совмещаются интересы тех, кто делает «Русский репортёр» – Ваши, как редактора, журналистов издания и инвесторов?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: До всех кризисов у нас был общий интерес, потому что всё-таки наши учредители и инвесторы – это тоже журналисты. И в этом смысле у нас были почти идеальные отношения, потому что журналисты понимают, что не нужно слишком контролировать, какие-то сложные навязывать бизнес-схемы, какие-то KPI непонятные, нет политического заказа… Это была ставка на создание… Журналисты придумали создать новый журналистский проект, и в этом смысле это было уникально и хорошо. У мне за все врема никих политических содержательных или каких-то других проблем с учредителями не было, в том числе и потому, что у нас была огромная редакционная независимость, почти невообразимая. Впрочем, во всех средствах массовой информации, где я работал, была свободная редакционная политика. А сейчас у нас… ну, во-первых, холдинг переживает сложные времена, и его интересы разные, потому что… но в любом случае, пока мы работаем вместе, важно выбраться и, в общем, вместе и как-то сохранить издание. Но при этом были трудовые конфликты, да. Если у тебя кризис, и ты не вовремя выплачиваешь зарплату, конечно, возникают конфликты с трудовым коллективом. Просто и в журнале «Русский репортёр», и в журнале «Русский эксперт» всегда было ядро команды, которое жертвовало личными интересами для продолжения общего дела.

ВОПРОС: По Вашему опыту, как сохранить вот эту грань свободной, самостоятельной прессы, которая при этом получает финансирование от инвестора?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Мне кажется, что тут нужно хорошо сразу понимать… Поскольку неоднократно я проводил переговоры с разными учредителями средств массовой информации, которые мы запускали и в которых работали, мы это делали неоднократно… то опыт показывает, что довольно много зависит от ясности, с которой главный редактор формулирует границы, ну и учредитель тоже. Учредителю сложнее, если он не из этого бизнеса. Всё-таки границы редакционной независимости должен формулировать главный редактор редакции в большей мере, и они должны быть разумные, в том смысле, что нужно точно понимать, в чем интерес (коммерческий, общественный или какой-то другой) учредителя, выделить в этом интересе главное, понять, совместим ли этот интерес с тем, какое издание вы хотите делать, и если совместим, всерьёз считать, что этот интерес важен. Всерьёз стараться сделать так, чтобы интересы учредителя, инвестора были соблюдены. Но при этом сразу договориться, что, хотя вот эти интересы будут соблюдены безусловно, внутри достижения этой вот цели учредителя у редакции во всём остальном должна быть самостоятельность. То есть нужно взять по максимуму: отделить непосредственный главный интерес инвестора от всех остальных прочих, которые ему кажутся мелочью, а для редакции это не мелочь.

Редакции действительно нужна самостоятельность, самостоятельные обсуждения, свободная атмосфера, и, в принципе, разумные инвесторы всегда понимают, что свободная творческая атмосфера в любом коллективе, – не только в журналистском, но и в бизнес-коллективе, – это важная часть успеха.

Если ты перебюрократизируешь процесс, да, это верно не только для редакции, это верно вообще для любого бизнес-процесса, в принципе, бизнес-инвесторы это понимают. Просто есть разные стили, с которыми можно работать: с отделами продаж, где понятно, что люди должны быть… жёстко бегать и быстро оцениваться по количеству результатов, то в создании продуктов должна быть творческая команда, к которой нельзя подходить с требованиями такими же, как если у тебя есть уже что продать. Авиаконструкторам, создателям новой поисковой машины, любых других продуктов нужна творческая свобода для того, чтобы потом уже тем менеджерам продаж было что продать, и в этом смысле понятно, как ограничиваются эти рамки сотрудничества редакционной самостоятельностью. Мы сделаем продукт, который будет прямо удовлетворять вашим интересам, но если вы позволите его сделать хорошо, так, как мы умеем, не влезая во внутренний процесс.

ВОПРОС: Интересы инвестора как правило некоммерческие, потому что далеко не все СМИ выходят на самоокупаемость.

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Да, хотя я сейчас как раз веду переговоры. Мы делаем издание с коллегами, у которых есть пятилетний план развития, и там учредители полагают, что в горизонте пяти лет это может быть самоокупаемо. Но понятно, что сейчас на рынке очень плохая ситуация, и вообще это почти невероятная смелость – рассчитывать… И если раньше мы думали, что бизнес-планы должны быть на три года, а в хорошем случае – пять, то, вообще, это, конечно, нужно иметь большую смелость, чтобы сейчас начинать проект. Может быть, дальновидность, я не знаю. В целом, такой сорт инвесторов не перевёлся, такое бывает. Но во всём, что касается собственно медиа таких серьёзных для читающей публики, конечно, трудно себе представить коммерческого инвестора – это достаточно большая редкость. Но и политический инвестор – тоже же редкость. Вообще, всякий инвестор – редкость.

ВОПРОС: А как Вы относитесь к тому, что СМИ получают прямую или косвенную финансовую поддержку от государственных органов, в виде, например, заказа на освещение какой-либо темы или госпроекта? И выходили ли такие материалы на страницах «РР»?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Да, у нас были такие материалы. У нас были прекрасные материалы. Часто у нас бывали контракты с министерствами туризма разных регионов, и мне нравились эти тексты. В том смысле, что… они были в определённой части журнала, и там сообщено, что это совместный проект с администрацией такого-то региона, но в целом это небезынтересно, потому что рассказать про разные интересные места разных регионов – это всегда забавно. А в других изданиях – там, про экономику региона. Такие контракты были, и ничего в этом плохого не вижу. Главное убедить, что так, как мы напишем, это лучше, чем если просто перепечатывать пресс-лист. И тогда это будет интересная работа для нас, и гораздо более качественная реклама для них. И в этом смысле я в не вижу в этом ничего такого. Проблема возникает тогда, когда отношения не откровенные. Когда выдаётся за как бы нейтральный текст или объективный редакционный материал нечто, за что заплачены деньги. Вот это вот то, что было большой бедой в 90-е и сейчас возвращается во многом, потому что рекламный рынок сужается. Это, конечно, беда, потому что она путает журналиста. Журналист уже перестаёт быть… его профессиональные рамки плывут. Это разные профессии – быть пиарщиком и быть журналистом. К тому же, если это ещё и сопряжено с внутриредакционной коррупцией, что было в некоторых изданиях, даже федеральных ещё не так давно, то это вообще приводит к полному развалу редакции и средства массовой информации. И это действительно один из прямых путей в ад для средства массовой информации. Но есть издания, которые до сих пор это практикуют, но разделяют: в этой части мы сейчас честно независимы, а в этой вот… и таким образом как-то держатся.

В целом, это понятно, почему, и, в целом, по сотрудничеству с государством могу сказать следующее: кажется, что нам нужна очень сильная журналистская солидарность для того, чтобы всё-таки сформировать общие правила на этом рынке. Не должно быть так много государственного владения СМИ.

Государственные заказы должны размещаться на разных, не только государственных, средствах массовой информации. Должны быть общие государственные усилия по улучшению инфраструктуры продаж – вместо того, чтобы повышать почтовые тарифы, надо всё-таки как-то помогать прессе. И это общегосударственная задача. Я разговаривал со многими представителями районных газет, областных, городских в разных-разных регионах. Все давно более или менее готовы к самостоятельности, многие зарабатывают сами. Государственная дотация составляет, может быть, 10-20% бюджета, но за это им приходится платить ужасными кирпичами – про то, что губернатор разрезал ленточку где-то в супермаркете… И это, конечно, отвратительно. И это нужно вместе менять, потому что такой тип журналистики и губернатору не поможет, а, наоборот, помешает. Пресса свободная гораздо более выгодна государству, чем не свободная.

ВОПРОС: А что касается государственных тендеров. Есть ли у «РР» опыт участия в конкурсах и взаимодействия с тендерами?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: С «Русским репортёром» мы, кажется, на сам журнал ничего не получали. Мы получали по тендерам Министерства образования и науки на Летнюю школу. И нужно уметь просто это делать. Потому что даже если похоже, что мы должны получить грант, как люди, которые делают такое что-то такое полезное и это даже вроде как согласовано, то всё равно можно проиграть его, если ты неправильно сделал заявку или кто-то понизил цену. В общем – это хитрая история. Зато это хорошо умеют делать другие издания. Сейчас этим занимаются наши коллеги из научно-популярного журнала «Кот Шрёдингера», который наша команда запускала. И в целом это один из тех способов, который, кажется, очень важным сейчас для среды. Его получают многие издания. Но там действительно нужно уметь. Это такая специальная квалификация – люди, которые правильно заполняют заявку – это важные люди. Там действительно можно просто неправильно заполнив заявку, не пройти конкурс.

ВОПРОС: А что касается тендеров от Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: От Федерального агентства по печати мы, кажется, не получали никогда.

ВОПРОС: Господдержка, реклама, частные инвестиции, сейчас развивается краудфандинг. Какие способы финансирования СМИ Вы считаете наиболее эффективными?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Сейчас лучше всего, конечно, иметь государственное финансирование или какие-то другие стабильные источники. Что касается краудфандинга, то это очень интересный метод. Этим стоит заниматься, хотя бы ради искусства. Потому что, видимо, в каких-то таких способах есть элемент будущего, но пока это эффективно для относительно небольших проектов. Я знаю выдающихся фотохудожников и фоторепортёров, которые с помощью краудфандинга смогли найти деньги на проект. Был отличный эксперимент Дмитрия Соколова-Митрича, который собирал благодарственные платежи для своих публикаций, и там была очень интересная динамика – вначале очень большой отклик, потом снижение. Я знаю несколько небольших проектов, которые таким образом финансируются, но в целом, кажется, это ещё не то, на чём можно строить долгосрочную стратегию. Что касается рекламного рынка, то для некоторых изданий, например, нашего, он всё равно остаётся главным, хотя и упавшим в несколько раз, если считать с 2008 года. И это главная наша проблема.

Очень хочется иметь экономику, которая зависела бы больше от читателей, то есть от продаж копий, но это упирается в расходы на инфраструктуру и доставку, и в то, что это сильно зависит от роста покупательской способности. Мне кажется, что рынок прессы – он зависит от экономического роста и роста реальных доходов населения больше, чем какой-либо другой рынок.

И в этом смысле надежды на рыночные условия существования – они в будущем, на период роста. Сейчас мы долго и часто обсуждаем возможные ситуации на рынке, возможные стратегии, и, честно говоря, пока не видим в нашей экономической ситуации для издания типа нашего какого-то одного ответа. Если ещё в 2007-2008 году казалось, что частные издания могут быть хорошим бизнесом (и действительно так было), то сейчас это очевидно не так. Непонятно, в чём может быть источник монетизации. Но очевидно, что… зато понятно, что улучшатся условия распространения – к сожалению, рынок станет меньше по количеству изданий, и те, кто переживут такие сложные времена (а непонятно, что для нашего рынка сложнее –собственно падение или стагнация), те, кто доживут до периода роста, возможно, будут иметь существенную большую долю рынка, чем до кризиса. Но до этого ещё далеко. В этом смысле у меня нет ясных ответов на вопрос о том, где стратегически правильно сейчас искать правильную модель монетизации. Стандартный ответ – уходить в Интернет, означает закрытие, потому что в Интернете рекламы ещё меньше, чем на рынке печатной прессы.

ВОПРОС: Есть ли у редакции судебная практика? Когда на журналистов подавали в суд, или наоборот – редакция становилась инициатором судебных разбирательств?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Ну бывает. Это обычная часть нашей деятельности, ничего в этом трагичного нет. Не только в нашей стране. Вот например, мой заместитель Дмитрий Люкайтис до недавнего времени работал в нашем лицензионном издании «Вести. Репортёр» в Киеве, и он до сих пор ходит под делом о сепаратизме. Хотя, когда уезжал, считал, что украинская солидарность существенно более свобода, чем наша. У нас был успешный лицензионный проект, это был первый, видимо, проект за рубежом, который был сделан не как подразделение российского идания, а как купленная лицензия. Назывался «Вести. Репортёр», это был лучший еженедельник до последнего времени на Украине, но сейчас он разорвал с ними отношения по политическим причинам.

ВОПРОС: А как Вы думаете, долг журналиста заканчивается вместе с точкой, поставленной в конце последнего предложения материала, или издания должны и могут добиваться дальнейших реальных изменений, обращаться в суд?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Это безусловно. Более того, если вы правильно работаете с социальной средой, то если у вас есть какое-то серьёзное расследование, которое может вызвать какие-то конфликты – судебные, административные или политические, – то лучше до выхода в свет публикации, ну или одновременно с этим, рассылать данное расследование в соответствующие инстанции, прокуратуру. И это с одной стороны облегчает работу коллегам, поскольку судебные органы по закону обязаны реагировать на публикации в прессе. С другой стороны – это является некоторым прикрытием для возникновения конфликтов. И понятно, что то, что происходит после публикации может быть очень интересным. И у нас очень много разных общественных инициатив и процессов возникло по результатам наших публикаций. Например, по результатам публикации о пытках в полиции в Казани Шуры Буртина, он же инициировал обсуждение среди общественных организаций и правозащитников о том, какие возможны следующие меры борьбы с этим злом. Даже было выработано некое коммюнике и обращение к правоохранительным органам, в результате чего даже возникло специальное подразделение, расследующее дела такого типа. Общественники были не очень удовлетворены результатом, в том смысле, что это не очень большое подразделение, но в целом было большое общественное обсуждение и активность по результатам именно этой публикации. Публикация Марины Ахмедовой о людях, ушедших в лес в Дагестане, где бло упомянуто, что… собственно эти боевки и хотели найти федерального журналиста, с тем, чтобы сообщить федеральных органам власти таким образом, что они отели бы сдаться на определённых условиях и таким образом перейти к мирной жизни. И результатом этого было объявление амнистии в республике Ингушетия… в Дагестане. И за этим тоже последовал какой-то процесс. Конечно, это всегда интересно и вообще это невероятно вдохновляет, когда какие-то реальные действия происходят в окружающей среде в результате наших публикаций. Более того, мы специально отслеживаем. У нас даже есть в начале небольшая рубрика, которая посвящена тому, что произошло с героями наших прошлых репортажей на сегодняшний день.

ВОПРОС: На сегодняшний день (09 октября 2015 года. – прим. IA_RFI) в реестре зарегистрированных Роскомнадзором в Российской Федерации СМИ числится 84 968 изданий (на момент публикации интервью, 28 января 2016 года, количество зарегистрированных в РФ СМИ составило 83 700 – прим. IA_RFI). Как Вы прокомментируете такую впечатляющую цифру?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Я думаю, что большинство из этих СМИ не являются массовыми или не являются даже активными. Но у нас средств массовой информации зарегистрировано действительно много и много функционируют, но просто это не отменяет того, что есть дефицит. Есть у нас, видимо, огромный избыток аффилированных СМИ  с местными администрациями разного типа, которые скорее рассчитаны на обслуживание PR-служб соответствующих администраций, больше, чем удовлетворение реального спроса населения. А большинство российских граждан фактически лишено доступа к качественным СМИ, их просто негде купить во многих регионах. Нет достаточного разнообразия местных, региональных, федеральных СМИ в большинстве мест, где можно купить. Можно купить кроссворды и одно-два издания, но в целом у нас у нас потрясающе не единое и опустошённое поле информации. Гражданин Российской Федерации должен иметь прямой и лёгкий доступ к локальному СМИ своего места проживания, к региональному СМИ и федеральному. Причём лучше и журналу, и газете. Тогда это был бы сбаланисированный рынок. А так все испытывают на нашем рынке проблемы с тем, что нет привычки к чтению периодической литературы, печатных изданий, просто потому что их нет. В этом смысле у нас нет… Дело не в конкуренции 84 тысяч СМИ, а дело в том, что никакой конкуренции нет. Если бы в каждом месте региональное и федеральное издание было доступно, то можно было бы побороться за это место, а так доступно только что-то прошлогоднее и кроссвордное, ничего серьёзного не доступно, поэтому и спроса такого нет. Понимаете, да? И в этом смысле дело не в количестве, а в охвате и в качестве. В некоторых странах, например, средний и малый торговый бизнес, точки продаж, стимулируются  законодательно иметь в своём ассортименте печатные издания определённого типа. Если вы в своём небольшом магазинчике продаёте и федеральный журнал, и федеральную газету, и региональный журнал, региональную газету и местную газету, то вы получаете определённое количество льгот. И это нисколько не противоречит общерыночным условиям.

Этого не делается скорее всего потому, что многие просто не верят вообще в то, что пресса нужна. Кажется, что Интернета и телевизора достаточно. А между тем, если призадуматься, то окажется, что если убрать сегмент печатной прессы, то у телевизора и Интернета просто пропадёт огромный кусок их контента. Потому что телевизионные жанры не могут так глубоко исследовать реальность, у них другой жанр и формат, часто темы они берут из региональных СМИ.

Информагентсва и информационные сайты часто темы и новости даже берут из печатных СМИ, потому что у тех есть собственная информация. Мне кажется, что так или иначе должна существовать сфера профессиональных пишущих СМИ просто потому, что должна существовать коммуникация в стране сколько-нибудь продолжительная. И неправда, что на это нет спроса. Скорее всего на это нет соответствующих инфраструктур. Например, точек продаж у нас в несколько раз меньше, чем в европейских странах на единицу населения.

И говорить, что печатная пресса умирает, это, конечно, говорить очень здорово, но просто в некоторых странах она умирает с миллионных тиражей, многомиллионных тиражей, у нас умирает с десятитысячных. Это означает пустоту нашего рынка. На самом деле российский читатель не имеет доступа к прессе.

ВОПРОС: В чём, как Вы думаете, причина?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Причина в том, что после огромных тиражей перестроечных произошёл развал разных инфраструктур, в том числе и этой. Но просто многие инфраструктуры, например, нефтяная, восстановились потому что у них были собственные средства. Наш рынок не такой, который может восстановить собственную инфраструктуру. Это скорее всего рынок не только бизнеса, но и общественного блага. И здесь без каких-то коллективных действий, общественных, государственных решений невозможно восстановить доступ к информации. Это не только товар, но и общественное благо тоже.

ВОПРОС: Считаете, медиасреда готова к такому диалогу – как внутри своего цеха, так и с государством?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Конечно, как всегда, не готова. У нас самая склочная… более склочная корпорация, чем мы это только деятели культуры, может быть. И понятно почему: корпорация разделена по политическим признакам и разным другим. Но всё-таки, если отбрасывать политическую, партийную вкусовщину и уважать друг друга за качество работы, то есть и уважать, и не уважать за качество работы, и если отбрасывать разные общественно-политические противоречия и концентрироваться на экономических общих интересах, такой разговор вполне возможен.

ВОПРОС: Какими качествами, по-Вашему, следует обладать главному редактору современного СМИ в России?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Если коротко то, мне кажется, что главный редактор должен сочетать плохо сочетаемые вещи, а именно – некоторую административную вменяемость и жёсткие управленческие качества с готовностью часто отбрасывать это с тем, чтобы содержательно обсудить, как двигаться дальше. То есть человек, умеющий и административные дела делать, и нормально по-человечески коммуницировать, и при этом эти вещи разделять. Но это, может быть, слишком общо, и для многих руководителей разных дел это тоже полезно.

ВОПРОС: При «РР» уже несколько лет действует Летняя школа журналистики, где проходят обучение молодые журналисты. А чему Вас научили эти семь лет руководства «Русским репортёром»?

ВИТАЛИЙ ЛЕЙБИН: Наверное, научился держать удар и сохранять любопытство, когда уже всё знаешь.

---

Интервьюировала: Дарья Бурлакова
Фиксировал на видео: Alik Sador
Расшифровывали: Надежда Гатина, Евгения Чернышова

---

Подпишитесь на REALISTFILM.INFO в социальных сетях: Вконтакте, Youtube, Telegram.

* деятельность Meta (соцсети Facebook и Instagram) запрещена на территории РФ как экстремистская.

---

---