Дарья Хренова: «Одержимость в авторском кино – дело основное». Дневник. Выпуск №3

Россия. 24 апреля, 2017 – ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНТСТВО REALISTFILM.INFO.

В марте 2017 года команда документального фильма «Похищение Богдо-хана» начала сбор средств на завершение съёмок картины. Картина станет вторым фильмом дилогии «Последний поход барона», посвящённой легендарной и загадочной исторической личности – барону Унгерну. Каждую неделю мы публикуем новую запись из дневника режиссёра проекта Дарьи Хреновой.

Сейчас Дарья Хренова находится на съёмках в Стамбуле, где вместе с режиссёром Еленой Демидовой и оператором Александрой Ивановой они снимают другой документальный исторический фильм «Русская жизни турецкого поэта» о Назыме Хикмете, который из-за политических убеждений был вынужден в 1920-х годах бежать из Турции в Советскую Россию.

«Свежее звучание архивной истории придают не только качели нынешних взаимоотношений России и Турциеи, но и ситуация с референдумом. Все, кто рассказывает нам о Назыме Хикмете – художники, писатели, режиссёры, певцы, культурная молодёжь, – говорят жёсткое «нет» турецкой диктатуре. А между тем, 3% голосов решили исход дела в пользу единоличной власти Эрдогана. Вот так оживают, казалось бы, глубоко устаревшие истории…», – написала нам Дарья Хренова из Стамбула.
А также отправила новую дневниковую запись к проекту «Похищение Богдо-хана» – свои воспоминания 2015 года о том, как проходили съёмки первого фильма дилогии «Последний поход барона». А точнее – о том, что остаётся за кадром, неизвестным зрителю – о долгом пути документалиста в поисках идеального решения и тех обстоятельствах, которые далеко не всегда ему в этом помогают.

---

Дарья Хренова. Запись №3.

Фильм «ПОХИЩЕНИЕ БОГДО-ХАНА», продолжение «Последнего похода барона», мы начали снимать летом 2016 года. Для начала снова отправились в Бурятию, но на этот раз «дикарями»: без всяких договоренностей, транспорта, писем (за исключением нужного для пограничной зоны) и прочих привычных условностей. Вместе с продюсером Владом Кетковичем мы соскребли со своих банковских карт всё, что было, заняли недостающее и купили недешёвые билеты на троих (билет в Улан-Удэ из Москвы и обратно – 35 тысяч на нос в июле. Кажется, в Америку получилось бы слетать вдвое дешевле).

Мы приземлились неподалеку от бурятского казачьего фестиваля с нашим оператором Александрой Ивановой. Удивительно, что она вообще согласилась на эту аферу – со всем этим нашим дикарством, 80-километровым «круизом» на телеге с конём до монгольской границы, заездом в Иркутск, как всегда плацкартами туда-сюда, «казачьим» запоем продюсера, гигантской головой Ильича, которая неожиданно возникла под нашим окном в одно из улан-удэнских утр, волочением рюкзаков, кофров и аквариума (необходимый элемент нашей экспериментальной съёмки!), чёрной пылью от казачьих плясок, забившейся в оборудование и одежду, спаньём в палатке и даже нападением на Александру местного жителя с газовым баллончиком. Всё это – лишь немногое из того, к чему нам пришлось адаптироваться в ту поездку. Тогда я всё ждала, в какой же из дней обозначится чёткая точка краха нашей затеи, как неизменной кары за то, что ты опять начинаешь дело, не имея на то ни бюджета, ни чьей-либо поддержки.

Тем не менее, небо не упало на нас и, словно походив по краю бездны, в последний день мы поняли, что сделано всё, что предполагалось. Одной из странных задач моей внутренней программы была съёмка гатей, уложенных в 20-е годы прошлого столетия бароном Унгерном, когда он переводил свою Конно-Азиатскую дивизию через монгольскую границу. В прошлую нашу экспедицию по следам Гражданской войны мы часами добирались до какого-то объекта – скажем, «кожзавода», «дороги с капаниром» или деревни Новодмитровка, где велись бои – и, по обыкновению, доехав до него, обнаруживали голую степь. На изумленный вопрос «а где же…» получали глубоко убежденный ответ «вот тут и было». То есть снимать приходилось степь, людей и редкие волнующие таблички. На очередном пустыре возле Михайловки и выяснилось, что до сих пор от хитрого перехода барона Унгерна сохранились гати – хоть что-то! Но до них не самый простой долгий путь, который лучше оставить для следующей попытки.

Итак, что же такое «гати». Это изрядно подсгнивший, но всё же выживший настил из брёвен, служивший переправой через болота и границу азиато-белогвардейской дивизии барона вместе с оружием – Бог знает, пришло ли это в голову снимать ещё хоть одному человеку на свете?! Меня-то и дело сопровождали обнадеживающие ухмылочки команды, включая нашего проводника, яростного большевика Филлипыча, которая тем не менее всерьёз двигалась в нужном направлении.

Уверена, одержимость в авторском кино – дело основное. Не знаю, что бы ещё могло бы двигать вперёд – уж точно не те две копейки, которые ты опять же потратишь на создание фильма, добавив к ним свои две.

Но если сейчас мне уже понятна вся эта система – как и за счёт чего проект движется, то вначале сопротивление окружающего мира ввергало в отчаяние. Никакой мистики здесь нет, кроме выпадающих автору набора обстоятельств.

В качестве примера вспомню здесь одну историю 2015 года, вернувшись к первому фильму дилогии «Последний поход барона».

Расскажу про халат Барона Унгерна. Про монгольский золотой халат.

В московском музее Вооруженных сил хранится настоящий халат барона, который монголы выдали ему в благодарность за освобождение их родной Урги от китайских колонистов и за восстановление власти Богдо-гэгэна. Хранение в этом ленинском музее-титане одеяния злейшего врага революции само по себе удивительно.

Как он вообще сохранился? Сняли ли его перед расстрелом или стащили с трупа — в назидание потомкам? Оставили ли как трофей победителей? Как бы то ни было, сохранился халат в прекрасном виде, мягкий, шелковый, золотого цвета.

Пробиться к нему ради фильма удалось не сразу, — не пустили, не разрешили, трижды запретили. Как и абсолютно в каждом вопросе, связанном с бароном Унгерном.

Всё начиналось с жёстких «нет». Из Новосибирской прокуратуры, например, где должно было храниться дело о реабилитации барона, начальник матом орал: «Государственным преступником занимаетесь, москвичи сраные!!!». Как оказалось, все бумаги в суде утеряны или исчезли бесследно. После скандала и аргумента, что «это не ваш личный халат», а «принадлежащий народу», к телу халата нам наконец дали доступ. Да так, что наш оператор Саша Иванова водрузила на него слайдер, и никто слова не сказал.

Но речь даже не о нём. А о его двойнике. Двойнике халата.

Фильм-то документальный, но мне казалось, что единственно верным будет реанимировать фон Унгерна-Штернберга на суде. С актёром, естественно. Актёром в халате, в котором барон сидел и на коне, и на суде.

И вот за несколько месяцев до того, как заявка фильма прошла в Минкульте (я про тот обычный конкурс на субсидии в неигровом кино, в котором выиграть практически невозможно), появляется актёр. Я в курсе, что он написал в фейсбуке всем, кому мог, но тут попал в десятку. Прибалт-блондин, с прозрачно-голубыми глазами, живущими в своей по-хорошему паранойе, благородных романовских кровей (даже если это и не так, на вид было именно так) Имантс Берт-Романов.

Увидев его фото, я поняла, что проект состоится, о чём актёру и сообщила. Он не очень верит, но начинает ждать, мы знакомимся ближе и встречаемся не раз, становимся друзьями. Тут как раз и хорошая новость — проект прошёл конкурс в Минкульте! Снимем, значит.

И вот надо решить, как быть с халатом.

Я рассчитываю его сшить, но Анна Голикова как директор пробует найти готовый. Что логично, потому что постановочных съёмок — максимум одна смена. Даже пол. Кино-то не игровое. И смета соответствующая.

Аня выходит на создателей «Вепря», у которых в костюмерной оставался баронский халат. Те тянут, тянут недели — едут-смотрят наконец и выясняют, что халат весь сгнил. Для «грязноты» смазывали его на съёмках маслом, и теперь вот обнаружилась ткань с червями. Стали искать на Мосфильме. Приходим — есть-то он есть, да длиною с пиджак и цвет поросячий. Аня надежды не теряет, говорит: «В музее, может, попросить, настоящий-то?». Можно догадаться, что нам в музее ответили. Стали мы искать ткань для пошива. Нету в Москве монгольской ткани… Если есть, то цвет не тот, узоры не те.

А время идёт. Имантс поехал к себе в Ригу на обследование. Съёмки отложили на январь. Потом — на февраль. А речь-то идёт вообще об одной смене. Имантс сообщает о возможной операции… Тревожно, и понятно, что с халатом точно спешки нет. Но и материала нет как не было. А параллельно есть ещё другие проекты, работы. И по Унгерну съёмки в том числе. То есть нет и свободной недели на поиски. По интернету из Монголии ткань заказать? Но не нашлось такой услуги.

И вот коллега по защите природы (а именно – по защите листьев от дворников), Елена Грищенко, случайно услыхав мои стенания по поводу ткани, говорит — давай мы её напечатаем. Принт сама тебе нарисую. По дружбе. Как так напечатаем? Да так. Но сначала рисунок нужен. Собрали мы с ней всё, что могло пригодиться. Жду. Неделю, вторую. Третью. Дело не идёт. Елена говорит, вот в Индии с тобой будем — там сделаю, зуб даю. А в Индии то акклиматизация, то вирус подцепили. Елена со мной уже и глазами не встречается. Я грустно думаю, на носу — экспедиция, которая по швам трещит, то одно, то другое, и всё, аут. Монтаж и сдача. Тоскую. Брожу по калькуттским магазинам, спрашиваю монгольскую ткань. Куда меня только не заводят. На склады. В подвалы. В запасники. Нет. Ничего нет.

Елена смотрит на меня, вдруг берёт в один вечер, делает серьёзное лицо и складывает сложный узор, изучив его по снятому в музее халату. О, счастье. Мы отсылаем его знакомой, которая нас уже ожидает. Инга Рудзинская принимает к сведению и… пропадает. Днями мы ждём её появления, и вот получаем неожиданное фото. На нём — золотой шёлк с принтами, напечатанный на обычном каком-то материале. Ну, восторг. А дальше-то что делать? Монгольские халаты никто не шил. Выуживаю в интернете выкройку. Вроде подходит. Пишу Имантсу — «шли размеры скорее». Молчит. Не шлёт. Через несколько дней отвечает. Присылает. 

А у Инги началось шитье. За образец — музейные фото. Только вот тесьма да пуговицы на халате затейливые, под золото, каких сейчас нет. Приезжаю, иду в ткани, беру тесьмы да мини-колокольчиков красных, золотой лак. Весь вечер красим колокольчики золотым лаком. Пишу Имантсу — «хорошо бы о приезде подумать…» Он сообщения из больницы пишет «скоро-скоро, хочется работать» и т.п. На следующий день везу запчасти в Долгопрудный к портнихе. А вот про погоны забыли. Елена Грищенко отрисовывает за вечер погоны генерала Конно-Азиатской Дивизии.

Прошла ещё неделя. Может, две. Напечатали погоны. Цена всего сделанного — дружба да символическая плата за пошив. Как сделают — так сделают. Еду наконец забирать. Счастливый день.

Приношу халат домой, забрасываю пакет на шкаф, открываю комп. Читаю в фейсбуке: актёр умер сегодня в больнице. Закрываю комп. Рыдаю. Несколько дней и ночей подряд. А фильм монтировать пора. Но я даже думать ни о чём не могу. Ничего не пишу про поиски нового актёра – это совсем другая история. Но в иоге наконец настал страшно нервный (потому что почти такая же история была с поисками антикварной зажигалки и с каждой деталью – от зеркала до усов) съёмочный день, на который явился профи-костюмер. Он валял халат по земле, возил в пыли, мы топтали его ногами. Потом он взял и замазал его ваксой.

Но мы совсем забыли, что под халатом должны быть брюки. С лампасами. Георгиевский взяли, кепи взяли, сапоги, рубашку, а штаны — нет. Забыли про штаны. И потому на суде актёр Евгений Кулагин сидит у нас в «Последнем походе барона» с волосатыми голыми ногами. Но об этом кроме нас никто не знает. Как и многом другом, что пришлось нам пройти, снимая этот фильм.

Режиссёр документального кино Дарья Хренова

---

Приобрести просмотр фильма «Голая жизнь» и поддержать съёмки фильма Дарьи Хреновой «Похищение Богдо-хана» можно на платформе Planeta.ru.

Продолжение дневника кинодокументалиста-краудфандера Дарьи Хреновой следует.

Материал опубликован в рамах направления ИНФОРМАЦИОННОГО АГЕНТСТВА REALISTFILM.INFO «Летопись народного финансирования документального кино в эпоху информационного общества».

---

---