Сирийский кинодокументалист Хусам Абдельгани: ”Думать о кино — это роскошь. Надо думать, как выжить”

Режиссёр Хусам Абдельгани, получивший образование в России, рассказал о том, как бежал от сирийской войны в Турцию и о своей жизни в статусе беженца

Россия. 6 декабря, 2018 – ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНТСТВО REALISTFILM.INFO

Летом этого года молодые российские режиссёры распространили в социальных сетях информацию о своем друге, бывшем однокурснике, сирийском режиссёре документального кино Хусаме Абдельгани. «За последние 8 лет Хусам перенёс 2 ареста с допросами (один государственными военными, другой уже оппозиционными, когда добирался в Турцию), попал под бомбежку, перенёс побои от Турецких пограничников. Сейчас Хусам в Турции, но легче не становится», — сообщал кинодокументалист Саша Чернов на своей странице в фейсбуке.

Нас, естественно, заинтересовала история Хусама, поскольку он кинодокументалист, к тому же – получил образование в России. Однако участнику редакции Наталье Полыце понадобилось время, чтобы установить с ним контакт. Оказалось, что Хусам не раз отказывался от интервью, потому что с недоверием относится к журналистам, опасаясь политических провокаций.

Узнав, что ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНТСТВО REALISTFILM.INFO является профильным, специализирующимся на развитии кинодокументального искусства и документалистики, Хусам решил поделиться с нами своей историей.

Хусам Абдельгани учился на факультете экранных искусств в Санкт-Петербургском государственном институте кино и телевидения. Закончив вуз в 2008 году, Хусам вернулся в Сирию, где начал работу на государственном телеканале General Organization of Radio and Television и возглавил кинокомпанию «Cornelia Paula». А потом случилась война. Хусам продолжал жить в Дамаске, но когда объявили мобилизацию, решился на побег в Турцию. Здесь он обрёл мирную жизнь, но утратил возможность заниматься своим делом.

Наталья Полыца общались с Хусамом в течение нескольких недель: он присылал по вечерам голосовые сообщения, рассказывая о побеге и о своей жизни в изгнании, о том, как мечтает вернуться в профессию и как страшно чувствовать себя отрезанным от мира и профессионального сообщества.

---

Хусам Абдельгани – режиссёр, сценарист, член союза артистов Сирии.
Фильмография: «Мой непутевый дядя» (My good-for-nothing Uncle, 2005), «Размышления у могилы Авеля» (Around the tomb of Abel, 2006), «И в кино я тоже играл» (In cinemaIalsoplayed, 2006), «Моя любовь в Пальмире» (My love in Palmyra, 2007), «Октябрь возвращается» (October Returns, 2008) и других.
Награды: приз за лучший документальный фильм в номинации «Наивысшие культурные ценности» на кинофестивале SoleLuna в Палермо, диплом «За открытие глубины характера» кинофестиваля «Святая Анна», приз за лучший документальный фильм на международном кинофоруме «Время жить».
Картины Абдельгани были показаны на кинофестивалях «Золотой Витязь», «Послание к человеку», Cinemadamare, EastSilver, “ПитерКиТ” и др. Хусам свободно говорит на шести языках — арабском, английском, русском, турецком, французском и итальянском.

ДО И ПОСЛЕ ВОЙНЫ
«Я проиграл как гражданин, как деятель культуры, как кинорежиссёр»

Перед побегом из Сирии у меня были грандиозные планы. Была мечта: открыть маленькую кинокомпанию и делать документальное кино, по два-три фильма в год. Это было в 2008-ом. Я начал делать сайт, поехал в Италию со своей четвертой картиной (В 2009 году фильм «Моя любовь в Пальмире» получил приз как лучший документальный фильм с высокой культурной ценностью на Международном кинофестивале Sole Luna, 2009 – Прим. IA_RFI). А потом началась революция против режима Асада.

Гражданская война в Сирии вспыхнула в 2011 году на волне протестов «арабской весны». Уличные беспорядки быстро переросли в боевые действии, началась война, участниками которой стали сначала различные группировки и организации, а после вмешались и другие страны. За семь лет конфликта погибли около 500 тыс. человек, не менее 12 млн человек, по данным СМИ, бежали из страны. Около 3,5 млн сирийцев приняла соседняя Турция. В 2016-2017 годах началась всеобщая мобилизация гражданского населения. Дезертирам грозит тюремное заключение или смертная казнь. 

Мне казалось, никому в этом мире неважно, что со мной происходит. Зачем я тратил время на образование? А ведь я принадлежу к сообществу режиссёров. С 2012 года, ещё когда я был в Сирии, я стал обращаться к представителям моей профессии, я написал в Шведский институт кино, в Норвежский институт кино, в Гильдию режиссёров Америки, просил о помощи директора итальянского кинофестиваля Cinemadamare. Никому из мира кино не было интересно, что режиссер умирает. И не потому, что он не хочет работать, а потому что так сложилась жизнь. Ты вышел из войны, ты ищешь, пытаешься доказать людям, что ты жив — но ты никому не нужен.

Я не получил ни одного слова поддержки. Ни от кого, кроме моих российских друзей из Санкт-Петербурга.

ПУТЬ В ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО
«Творчество — это когда у вас внутри есть что-то, и вы это чувствуете»

В 2008 году Хусам с отличием закончил учёбу в Санкт-Петербургском государственном университете кино и телевидения, став первым иностранным студентом вуза, который получил красный диплом. Хусам с явным удовольствием рассказывает, что не пересдавал ни один экзамен, что ходил на лекции с потоком русских студентов, и преподаватель по философии не догадывалась, что он сириец, — настолько ловко он говорил на русском. Фильмы, снятые им во время учёбы, побывали на многих кинофестивалях России, получили награды и дипломы мировых форумов.  

Творчество — это когда у вас внутри есть что-то, и вы это чувствуете. Когда человеку хочется пить, он это чувствует. Когда человеку хочется спать, он это чувствует. Когда у вас есть желание создать что-то творческое — вы тоже это чувствуете.

В детстве я любил слушать радио и делал радиоспектакли — писал звук на магнитофон и переписывал его, получался спектакль. Дома была хорошая библиотека, я много читал, мое воображение всегда работало. Спать ложился с книжкой, засыпая, воображал героев книги и как я с ними встречаюсь.

Когда вырос, у меня возникло желание фиксировать момент. У дома была речка, деревья, горы — очень красиво. Всегда стоял там и думал: как бы это запечатлеть. Окончил школу и увидел в министерстве образования грант на обучение за границей. Нашел там режиссуру кино и телевидения и подал документы. Прошел конкурс, выиграл грант — и поехал учиться в Россию.

ПРОФЕССИЯ
“Мы все проиграли в этой войне”

После университета Хусам вернулся в Сирию и с 2008 года работал на государственном телевидении режиссёром: выпускал программы, снимал документальные фильмы. В 2010 году он выиграл ещё один грант, на этот раз на учебу в магистратуре во Франции, с условием по возвращении в Сирию возглавить документальную киностудию. Когда всё было готово к отъезду — экзамены сданы, документы оформлены, французский выучен — Франция прекратила отношения с Сирией, закрыла проекты в области культуры и образования.

Франция стёрла будущее человека. Все студенты, которые должны были уехать в другие университеты Франции, мы все проиграли в этой войне — а почему?

В 2012 году я просил грант у ректора моего родного университета в Санкт-Петербурге, просил, чтобы меня взяли в аспирантуру, но ответа не было. Хотя я был первым студентом нашего потока! Когда моя российская виза закончилась, я пошел в отделение УФМС в Петербурге и сказал, что хочу получить убежище в России. Меня попросили подождать. Потом пришла сотрудница УФМС. «Вы думаете, что мы вам дадим документы, чтобы жить в России?» – она говорила со мной грубо и фактически выгнала.

Хусам остался в Сирии — в неспокойное время, зато в профессии. Работал на телевидении в Дамаске до конца 2016 года. Пока правительство Сирии не стало призывать в армию всех служащих на госпредприятиях, включая сотрудников телеканала.

ПОБЕГ
“Я не понимаю, за что мы воюем, кто воюет, против кого?”     

«Почему люди убивают друг друга?», «Перестанут ли люди когда-нибудь друг в друга стрелять?» — спрашивает Хусам героев своего документального фильма «Размышления у могилы Авеля». Фильм с пронзительной антивоенной риторикой был снят в 2006 году, тогда Сирия жила ещё спокойной мирной жизнью. Никто и не думал, что через пять лет страна погрязнет в войне, а еще через пять – древние города обратятся в руины.

Моя семья — мать, отец, брат, сестра — остались в Сирии. А я бежал, потому что не хотел воевать. Я не понимаю, за что мы воюем, кто воюет, против кого? В этой войне нет ценности, за которую люди сражаются. Я ни на чьей стороне, я хочу чтобы был мир, поэтому предпочел собирать мусор и умирать с голоду, а не быть участником этой грязной игры. И считаю, что поступил правильно. Зачем мне умирать сейчас? Я же могу быть полезными моей стране потом!

Мне кажется, Сирийское государство заблудилось. Люди, которые воюют между собой в Сирии, просто не поняли друг друга.

«Я расскажу вам про побег, это настоящее кино!» — говорит Хусам. Про побег он рассказал не сразу — ждал подходящего момента, нужного настроения и ночи. Ночью, по словам Хусама, рассказываешь лучше, потому что представляешь всё ярче, тогда как утром человек настроен больше на материальные дела.

Мы бежали большой группой, примерно 50 человек. Не только молодые парни и девушки —представители всего сирийского общества. Казалось, переезжает вся страна. Дети, беременные женщины, старики и старухи по 80-90 лет. Сын с отцом, который с трудом двигался из-за сахарного диабета. Человек, больной раком.

Шли ночью через горы. Через высокие горы. Мы сидели в пещере и ждали рассвета — это лучшее время, чтобы пересечь границу. Пришлось ждать там почти пять часов. Это было в декабре, в пещере было невыносимо холодно, – -15 или -20 градусов. Дети плакали. Мы просто лежали. А утром поднялись на высокую гору и увидели — вот она, Турция.

Стали спускаться. Со мной все время шёл старик, держал меня за руку и просил: не отпускай меня, пожалуйста, не отпускай. У него был диабет, он очень боялся упасть. А упасть было просто, ведь мы почти ничего не видели.

У турецких солдат приказ никого не пускать. Как только мы показались, они стали стрелять в воздух, чтобы нас напугать, но мы шли дальше. В итоге они нас забрали, отвезли в отделение [полиции], сфотографировали и в семь утра отправили обратно в Сирию. Конечно, никто не отчаялся — у всех есть вторая попытка, все хотели в Турцию. Это единственный выход. Нет обратного пути и другой жизни.

Через несколько дней я опять решился бежать в Турцию.

Вторая попытка пришлась на новогоднюю ночь, мы шли 31 декабря 2016 года. Лил дождь, нас окружали скалы, мы шли по большим и скользким камням.

Мы держались за руки, медленно шли, почти ничего не видели из-за тумана. В какой-то момент поняли, что гора почти вертикальная, как здание! И поняли, что можем погибнуть в любой момент — высокий отвесный склон, рискованный спуск. Ставишь ногу — а там скала, и дальше скала, и скользко. Дети плачут, беременные плачут, говорят: я больше не могу, даже мужчины плакали. Мы спускались четыре часа, оставив там все силы. Одно неверное движение, и всё, ты падаешь! Туман, и мы стоим посередине, и спускаться страшно, но и обратной дороги нет. Одна женщина говорит: помоги мне нести ребенка. И я взял на руки младенца. И должен был думать не только о себе, но и о нём, о маленькой душе, которая и понятия не имеет, куда мы все идём. Я думал: это младенец без страны, будущий сириец без своей родины, в руках чужого человека. Было очень тяжело на душе.

Одна женщина сломала ногу и не могла идти, мы несли её на руках, на плечах. Шли сквозь туман, и по крикам детей турки поняли, что новая толпа мигрантов подходит к границе. Между нами было метров 200, мы уже видели турецкую границу. Была такая усталость, что казалось неважным, что будет дальше — схватят нас или нет. У меня тряслись руки и ноги, мы были все в грязи, в воде и глине, наша одежда стала в два раза тяжелее. В какой-то прекрасный момент мы посмотрели на небо, дождь пошёл сильнее, и тогда мы двинулись, решив, что сквозь такой дождь нас не увидят.

Мы подошли к той проволоке, которая и есть «граница». Я помню, как первой перелезла женщина, она порвала рюкзак, потом пошла вторая, потом третья, четвертая. Уже полиция нас увидела, начали стрелять, а мы бежим и бежим, и вот уже пробежали сквозь кусты, увидели свет, добежали до деревни. Наступило утро.

Каждый пошёл в свою сторону. У меня вообще не было запасной одежды – ни куртки, ничего. Мы не мог поверить, что уже в Турции. Это было трудно и одновременно легко — мы прошли! Когда ты проходишь такой путь, ты забываешь всё. Потому что радость! Я хотел пить. Выпил два литра воды сразу же! Купил билет, сел на автобус и через пару часов приехал в Мерсин. Этот город очень холодный, я искал место для проживания и нашел сирийское общежитие. Там я почувствовал себя в безопасности.

В Мерсине Хусам оформил статус беженца. По законам Турции, депортировать мигрантов власти могут, только если поймали их в приграничной зоне. Как только человек становится на учёт и оформляет статус беженца, он легализует пребывание в стране. Сейчас Хусам нашёл здесь убежище, однако долгий путь до Турции и холодные ночи в пещере не прошли бесследно для здоровья.

СТАТУС “БЕЖЕНЕЦ”
“Той работы, которая мне нравится, здесь вообще не существует”

Когда мы разговариваем с Хусамом по вечерам, я слышу, как на фоне шумят соседи: плач, крики, звон, грохот. Хусам всё время извиняется за это. Я уже знаю, что в полночь у них машина вывозит мусор (грохочет так, словно на улице война). «Этот шум сейчас только потому, что я решил вам позвонить», — шутит Хусам.

Я никого не знал в городе, надо было все начинать с нуля. Денег не было, единственная поддержка, которую я получал — моральную и материальную — была от моих друзей из Питера.

Я сидел под солнцем постоянно, чтобы хотя бы так получить «лечение». Первые семь месяцев жил на чердаке магазина: там не было окон, я не видел солнца, было все время холодно. Потом один знакомый пригласил к себе — у него есть квартира — на условиях «дай сколько сможешь». Сейчас я живу у него. Здесь гораздо лучше, чем на чердаке.

В Мерсине много сирийцев, и работы почти нет. А той работы, которая мне нравится, здесь вообще не существует.

Знакомые пригласили работать Хусама в Анталью, на время туристического сезона, но Хусам не хочет нарушать закон. Если сирийского беженца, зарегистрированного в Мерсине, поймают в другом городе, ему грозит штраф. Мерсин стал для Хусама одновременно убежищем и тюрьмой. В Турции Хусам побывал грузчиком, садовником, мыл посуду в кафе, работал в морге.

Это был страшный опыт. Помню, я стою у порога и слышу, как вода течёт. И этот запах. И гроб стоит напротив меня. Меня зовут. Я захожу и вижу мёртвого. Меня тошнит и трясет. Я надеваю спецодежду и подхожу. Напротив меня лежал мёртвый человек, он был желтого цвета, очень старый, и его надо было мыть. И страшно мне было не потому, что он мёртвый, а потому что я почувствовал, что я тоже мертвый. Нас там было двое мёртвых.

Потом работал грузчиком. Потом — в маленьком кафе, где я чувствовал себя словно в армии. Там со мной грубо обращались, а мне стыдно было им сказать, что я образованный человек, режиссёр, что со мной можно говорить по-другому. Но они только кричали – мой посуду! Я думал – почему я должен работать на тех, кто даже читать толком не умеет? Они ругали меня, а я молчал всё время. Но потом понял: молчать нельзя. И сказал начальнику: я больше не могу терпеть вас, потому что вы меня не уважаете. Он меня выгнал. И даже не понял, что мне не понравилось, что это такое — уважение, которого я ищу. А я не могу. Я не могу так зарабатывать деньги.

Потом я стал покупать сырные шарики — покупаю дешевле, продаю дороже. Ещё катаюсь по городу на велосипеде и когда вижу мусор на улице, то останавливаюсь. Раньше было неудобно подходить и забирать вещи, сейчас привык. Я не роюсь прямо в мусорнике, я смотрю, что лежит вокруг, вдруг кто-то оставил там полезные вещи. Разбираю их и что-то за копейки продаю, пару долларов могу заработать.

СЫРНЫЕ ШАРИКИ
“Если у меня ничего не купили — значит, нечего будет есть”

«Моя любовь в Пальмире» — фильм, снятый Хусамом в 2007 году, рассказывает о мальчике, который живёт на развалинах античного города. Он бродит среди руин, знает их лучше любого гида и продает открытки. Усталые туристы отмахиваются и грубят, и, кажется, только режиссёр видит в нём не попрошайку, а человека в беде.

Я продаю сырные шарики без официального разрешения — торгую не на рынке, а возле. За место на рынке люди платят аренду, а я нет, торгую нелегально. Иногда приходят муниципалы и нас выгоняют. Это происходит часто. Забирают наши вещи. В такие моменты мне хочется уплыть в море и забыть все языки, которые я знаю, забыть вообще человеческий язык, чтобы у меня было общение совсем с другим миром. Потому что в такие моменты кажется, что тот мир, в котором я живу, он далеко не человеческий.

Я хожу на рынок три раза в неделю, чтобы продавать сырные шарики. Если у меня ничего не купили — значит, я ничего не заработал и нечего будет есть, и не будет денег на автобус домой. Однажды уже к вечеру  — был как раз такой день, когда я ничего не продал, и настроение было плохим — мимо меня проходили две девушки, арабки, очень богатые. Одна второй говорит: «У него никто ничего не купит», — и стали смеяться надо мной. Тогда я крикнул им вслед: «Стойте! Если у вас есть деньги и вы богаче меня, это не даёт вам право издеваться надо мной!». У меня потемнело в глазах. Они вернули меня в детство, мне показалось, что мама зовёт меня домой, а я играю во дворе с мальчишками. Я заплакал. И потом целую неделю не хотел идти на этот рынок.

ЖИЗНЬ В ТУРЦИИ
“Всегда есть спасение — жить отходами других людей”

Турецкое государство и турецкий народ оказали нам большую помощь. Нас тут почти четыре миллиона. Хотя эта страна не была подготовлена к работе с беженцами — в Европе-то система была.

Турция дает сирийцам бесплатное медицинское обслуживание. Это огромный плюс для меня, я сейчас часто болею. Благодаря этому обслуживанию получаю бесплатно и медицинский осмотр, и лечение, и лекарства. Это очень важно!

Мне нравится в турках, что вещи, которые им не нужны, они отдают, понимая, что всегда найдётся тот, кому это нужно. Они думают о бедных! Кто-то оставляет кусок хлеба. Есть даже пекарня, где отдают корзину с хлебом нуждающимся. Ты просто заходишь и берёшь из этой корзины, никто тебе ничего не говорит. Вода есть повсюду. Когда закрывается рынок, они выбрасывают фрукты и овощи, которые не продали, и я иногда нахожу себе немного винограда, перцев, яблок. Так что я знаю, что всегда есть спасение — я могу жить отходами других людей, я не пропаду.

Сирийцы здесь очень разные. У них свои дела, работа. С ними тяжело — они все уже «раненые», у каждого внутри своя рана. Все работают с утра до ночи. Друг, приятель, человек, с которым ты общаешься, должен иметь с тобой что-то общее. А тут, если вы работаете вместе, то когда перестаёшь работать, каждый идёт по своему пути. Конечно, здороваешься при встрече «привет-как дела», но дальше каждый бежит: всем нужно зарабатывать свою копейку, свои 2-3 доллара, здесь каждая минута дорога.

О БУДУЩЕМ
«Мне нужно, чтобы я существовал как режиссёр и человек»

Хусам периодически получает сообщения: ваш фильм был показан то на одном, то на другом фестивале. В 2017 году, уже находясь в Турции в статусе беженца, он выиграл грант от Bart Colleagues в Берлине и получил приглашение на кинофестиваль GoEast Filmmakers for Peace. Однако посольство Германии отказало кинодокументалисту-беженцу в визе. Хусам рассказывает, что в итоге зря потратил и силы, и деньги на безуспешную поездку в консульство в Анкаре.

Моя подруга Ольга, которая проживает в Германии, делала всё возможное, чтобы мне дали визу. В консульство Германии было направлено письмо от их МИДа, с ходатайством. Но результата не было. Сирийскому беженцу в немецкой визе было отказано.

Я не понимаю: почему я им не нужен? Я должен был там снять фильм. У меня сценарий, который прошёл конкурс, я должен показать всему миру, что у меня есть, должен был поговорить с миром о Сирии! Но меня лишили этой возможности. Мне ничего не нужно, мне нужно, чтобы я существовал как режиссёр и человек, как мыслитель, чтобы мне дали путь.

Снимать кино — это сочувствовать и понимать. Фильм — это не продукт, это отношение к герою. Мои герои всегда — это люди. Мне интересны люди, которые в тени. Которые слабые и беззащитные, никому не нужные. О которых никто не знает. Брошенные люди. Кино для меня — это о человеке, человеческая история. Меня интересует грустная часть человека, его трагическая часть. Может, это потому, что я прошёл такой путь.

Снимать кино можно и на мобильный телефон. Но для этого нужно желание. Сейчас думать о кино — это роскошь. Надо думать, как выжить, как найти еду. Найти работу и место, где спать. Когда этого нет — какое кино. Я не знаю, будет ли у меня ещё возможность в жизни снять фильм, но как только появится, конечно, я сделаю картину.

---

Фильмы Хусама Абдельгани можно посмотреть на Youtube-канале, прочитать статьи и рассказы – в изданиях The Love, Hope & Peace Journal. 

---

Светлана ГАННУШКИНА,
правозащитник, общественный деятель, председатель Комитета «Гражданское содействие»:

– Какова практика работы в России с сирийскими беженцами?

– Статус беженца в России имеют всего два сирийца. Но к нам они не обращались, я не знаю, почему они его получили. Когда к нам обращаются миграционные службы других стран по поводу людей, которые из России уехали в третью страну, мы говорим, что Россия сейчас не та страна, в которую можно высылать обратно, это не безопасная сторона для сирийцев. Во-первых, их здесь не легализуют, они не получают статуса и защиты. Есть случаи, когда из России сирийцев отправляли в Турцию, что совершенно непонятно. И Турция к своим миллионам мигрантов добавляла ещё десяток из России. Во-вторых, есть случаи депортации из России обратно – в Сирию. Депортировали сирийцев из Алеппо, где шли самые активные, чудовищные военные действия. Хотя это вообще недопустимо – есть решение Европейского суда по этому поводу. Ни одна страна себе такого не позволила – всем понятно, что в Сирию нельзя отправлять.

– Чем для мигрировавших сирийцев опасно возвращение на родину?

– Им грозит наказание за дезертирство, кроме того, военные действия опасны для всех. Европа приняла около 2 млн человек, Турция – 3,5 млн, сирийцев приняли Ливан, Иордания, причём в огромных для этих небольших стран количествах. Сейчас идёт активная агитация властями России за возвращение сирийцев домой, утверждается, что война закончилась и там всё хорошо. Это, естественно, не так. Позиция управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев не менялась за последние годы. И никто, кроме России, не говорит, что сирийцев можно возвращать домой. Когда люди возвращаются туда, где шли мирные действия, а они «отсиделись» в другой стране, отношение к ним бывает плохим. Люди, которые не пошли в армию и не пошли в оппозицию, оказываются между двух огней всегда.

– Многие сирийцы хотят переехать в Европу. Насколько это реалистично?

– Да. Понятно, что в Турции их не могут устроить по трудовой деятельности, они не могут получить там полноценное развитие, это очень сложно. Многие хотят уехать в Европу. Некоторые европейские страны дают человеку статус и пособие, на которое вполне можно жить, но социальный статус беженца и уровень жизни отличается от уровня жизни граждан этой страны. Например, долгое время он не имеет права работать в этой стране.

В июле 2017 года статус беженца на территории России имели всего два сирийца. По данным на январь 2017 года временное убежище было предоставлено 1317 гражданам Сирии, к лету их количество уменьшилось до 1301 и продолжило сокращаться в 2018 году: за год – с 1 июля 2017 по 1 июля 2018 года – с 1301 до 993 (на 25%). 

Эксперты отмечают, что это общая тенденция, которая касается не только граждан Сирии. Всего за первое полугодие 2017 года российская миграционная служба признала беженцами 18 человек, а за первые два квартала 2018 года – 22 человек. Количество тех, кто получил статуса временного убежища сократилось за год с 5877 до 3018. Количество тех, у кого есть статус «временный переселенец» снизилось с 13292 (на 1 апреля 2018 года) до 12583 (на 1 июля 2018 года). «Другими словами, российская миграционная служба поставила новый антирекорд за последние 10 лет», – говорят эксперты.

Статистические материалы предоставлены региональной общественной благотворительной организацией помощи беженцам и мигрантам «Гражданское содействие»

---

Журналист: Наталья Полыца
Редактор: Дарья Бурлакова
В материале использованы фотографии из личного архива Хусама Абдельгани.
Редакция благодарит за помощь в подготовке материале «Гражданское содействие» и лично Светлану Ганнушкину.

---

Подпишитесь на REALISTFILM.INFO в социальных сетях: Вконтакте, Youtube, Telegram.

* деятельность Meta (соцсети Facebook и Instagram) запрещена на территории РФ как экстремистская.

---

---